Доктор Евгений Боткин: с царем до конца. Страстотерпец евгений боткин Страстотерпца праведного евгения врача боткина

«Выстрелом в голову я прикончил его», – написал впоследствии Юровский. Он откровенно позировал и хвастался убийством. Когда в августе 1918-го попытались найти останки доктора Боткина, обнаружили лишь пенсне с разбитыми стёклами. Их осколки смешались с другими – от медальонов и образков, пузырьков и флакончиков, принадлежавших семье последнего русского Царя.

3 февраля 2016 года Евгений Сергеевич Боткин был причислен Русской Церковью к лику святых. За его прославление, само собой, ратовали православные медики. Многие оценили подвиг врача, сохранившего верность пациентам. Но не только это. Его вера была осознанной, выстраданной, вопреки искушениям времени. Евгений Сергеевич прошёл путь от неверия к святости, как хороший доктор идёт к больному, лишив себя права выбора – идти или нет. Много десятилетий говорить о нём было запрещено. Он лежал в это время в безымянной могиле – как враг народа, казнённый без суда и следствия. При этом именем его отца, Сергея Петровича Боткина, была названа одна из самых известных клиник в стране – он был прославлен как великий врач.

Первый врач империи

И слава эта была совершенно заслуженной. После смерти доктора Пирогова Сергей Боткин стал самым уважаемым врачом Российской империи.

А ведь до девяти лет его считали умственно отсталым. Отец, богатый питерский чаеторговец Пётр Боткин, даже обещал отдать Серёжу в солдаты, как вдруг выяснилось, что мальчик не различает букв из-за сильного астигматизма. Выправив Сергею зрение, обнаружили в нём большой интерес к математике. По этой стезе он и собирался пойти, но неожиданно Император Николай I запретил принимать лиц недворянского происхождения на любые факультеты, кроме медицинского. Идея государя была далека от реальности и долго не просуществовала, однако на судьбе Сергея Боткина она отразилась самым счастливым образом.

Начало его известности было положено в Крымскую войну, которую Сергей Петрович провёл в Севастополе в медицинском отряде Николая Ивановича Пирогова. В 29-летнем возрасте стал профессором. Не достигнув сорока, основал Эпидемиологическое общество. Был личным врачом Императора Александра Освободителя, а затем лечил его сына, Александра Миротворца, совмещая это с работой в бесплатных амбулаториях и «заразных бараках». В его гостиную набивалось иной раз до пятидесяти больных, с которых врач не брал за приём ни копейки.

Сергей Петрович Боткин

В 1878 году Сергей Петрович был избран председателем Общества русских врачей, которым руководил до самой смерти. Не стало его в 1889-м. Говорят, что за всю жизнь Сергей Петрович поставил лишь один неверный диагноз – самому себе. Был уверен, что страдает печёночными коликами, а скончался от болезни сердца. «Смерть унесла из этого мира самого непримиримого своего врага», – писали газеты.

«Если к делам врача присоединяется вера…»

Евгений был четвёртым ребёнком в семье. Пережил смерть матери, когда ему было десять лет. Она была редкой женщиной, достойной мужа: играла на множестве инструментов и тонко понимала музыку и литературу, в совершенстве владела несколькими языками. Супруги вместе устраивали знаменитые Боткинские субботы. Собирались родственники, в число которых входили поэт Афанасий Фет, меценат Павел Третьяков, и друзья, в том числе основатель российской физиологии Иван Сеченов, писатель Михаил Салтыков-Щедрин, композиторы Александр Бородин и Милий Балакирев. Все вместе за большим овальным столом они представляли из себя в высшей степени своеобразное сборище.

В этой чудесной атмосфере прошло раннее детство Евгения. Брат Пётр рассказывал: «Внутренне добрый, с необычайной душой, он испытывал ужас от любой схватки или драки. Мы, другие мальчишки, бывало, дрались с неистовством. Он, по обыкновению своему, не участвовал в наших поединках, но когда кулачный бой принимал опасный характер, он, рискуя получить травму, останавливал дерущихся…»

Здесь проглядывает образ будущего военврача. Евгению Сергеевичу доводилось перевязывать раненых на передовой, когда снаряды рвались так близко, что его осыпало землёй. По желанию матери Евгений получил домашнее образование, а после её смерти поступил сразу в пятый класс гимназии. Подобно отцу, он выбрал поначалу математику и даже отучился год в университете, но потом всё-таки предпочёл медицину. Военно-медицинскую академию закончил с отличием. Отец успел порадоваться за него, но в тот же год Сергея Петровича не стало. Пётр Боткин вспоминал, как тяжело Евгений пережил эту потерю: «Я приехал на могилу к отцу и вдруг на пустынном кладбище услышал рыдания. Подойдя ближе, увидел лежащего на снегу брата. “Ах, это ты, Петя, вот пришёл с папой поговорить”, – и снова рыдания. А через час никому во время приёма больных и в голову не могло прийти, что этот спокойный, уверенный в себе и властный человек мог плакать, как ребёнок».

Лишившись поддержки родителя, Евгений далее всего добивался сам. Стал врачом Придворной капеллы. Стажировался в лучших германских клиниках, изучая детские болезни, эпидемиологию, практическое акушерство, хирургию, нервные болезни и заболевания крови, по которым защитил диссертацию. В то время врачей было ещё слишком мало, чтобы позволить себе узкую специализацию.

Женился Евгений Петрович в двадцать пять лет на 18-летней дворянке Ольге Владимировне Мануйловой. Супружество поначалу складывалось удивительно. Ольга рано осиротела, и муж стал для неё всем. Лишь чрезвычайная занятость мужа вызывала огорчение Ольги Владимировны – он работал в трёх и более местах, следуя примеру отца и многих других медиков той эпохи. Из Придворной капеллы спешил в Мариинскую больницу, оттуда – в Военно-медицинскую академию, где преподавал. И это не считая командировок.

Ольга была религиозна, а Евгений Сергеевич поначалу относился к вере скептически, но впоследствии полностью переменился. «Среди нас было мало верующих, – писал он о выпускниках академии незадолго до казни, летом 1918-го, – но принципы, исповедуемые каждым, были близки к христианским. Если к делам врача присоединяется вера, то это по особой к нему милости Божией. Одним из таких счастливцев – путём тяжкого испытания, потери моего первенца, полугодовалого сыночка Серёжи, – оказался и я».

«Свет и тени русско-японской войны»

Так называл он свои воспоминания о фронте, где возглавил Георгиевский госпиталь Красного Креста. Русско-японская война была первой в жизни Боткина. Итогом этой затянувшейся командировки стали два боевых ордена, опыт помощи раненым и огромная усталость. Впрочем, книга его «Свет и тени русско-японской войны» начинались со слов: «Мы едем весело и удобно». Но то было в дороге. Следующие записи совсем иные: «Они пришли, эти несчастные, но ни стонов, ни жалоб, ни ужасов не принесли с собой. Это пришли, в значительной мере пешком, даже раненые в ноги (чтобы только не ехать в двуколке по этим ужасным дорогам), терпеливые русские люди, готовые сейчас опять идти в бой».

Однажды, при ночном обходе Георгиевского госпиталя, Евгений Сергеевич увидел, как раненный в грудь солдатик по фамилии Сампсонов обнимает в бреду санитара. Когда Боткин пощупал его пульс и погладил, раненый потащил обе его руки к своим губам и начал их целовать, вообразив, что это пришла мать. Затем стал звать тятей и вновь поцеловал руку. Поразительно было, что никто из страдальцев «не жалуется, никто не спрашивает: «За что, за что я страдаю?» – как ропщут люди нашего круга, когда Бог посылает им испытания», – писал Боткин.

Сам он не жаловался на трудности. Наоборот, говорил, что прежде медикам было куда труднее. Вспоминал об одном герое-враче времён русско-турецкой войны. Тот приехал раз в госпиталь в шинели на голом теле и в солдатских рваных опорках, несмотря на сильный мороз. Оказалось, что встретил раненого, но перевязать его было нечем, и врач разорвал своё бельё на бинты и повязку, а в остальное одел солдата.

Скорее всего, Боткин поступил бы так же. К середине июня относится его первый подвиг, описанный довольно скупо. Во время выезда на передовую Евгений Сергеевич попал под артобстрел. Первая шрапнель разорвалась вдалеке, но затем снаряды начали ложиться всё ближе, так что выбитые ими камни полетели в людей и лошадей. Боткин хотел уже покинуть опасное место, когда подошёл раненный в ногу солдат. «Это был перст Божий, который и решил мой день», – вспоминал Боткин. «Иди спокойно, – сказал он раненому, – я останусь за тебя». Взял санитарную сумку и отправился к артиллеристам. Орудия били непрерывно, и земля, покрытая цветочками, тряслась под ногами, а там, где падали японские снаряды, буквально стонала. Евгению Сергеевичу поначалу показалось, что стонет раненый, но потом убедился, что именно земля. Это было страшно. Впрочем, за себя Боткин не боялся: «Никогда ещё я не ощущал в такой мере силу своей веры. Я был совершенно убеждён, что, как ни велик риск, которому я подвергался, я не буду убит, если Бог того не пожелает; а если пожелает – на то Его святая воля».

Когда сверху раздался зов: «Носилки!» – он побежал туда вместе с санитарами, посмотреть, нет ли истекающих кровью. Оказав помощь, присел ненадолго отдохнуть.

«Один из батарейных санитаров, красивый парень Кимеров, смотрел на меня, смотрел, наконец выполз и сел подле меня. Жаль ли ему стало, видеть меня одиноким, совестно ли, что они покинули меня, или моё место ему казалось заколдованным, – уж не знаю. Он оказался, как и вся батарея, впрочем, первый раз в бою, и мы повели беседу на тему о воле Божией… Над нами и около нас так и рвало – казалось, японцы избрали своей целью ваш склон, но во время работы огня не замечаешь.

– Простите меня! – вдруг вскрикнул Кимеров и упал навзничь. Я расстегнул его и увидел, что низ живота его пробит, передняя косточка отбита и все кишки вышли наружу. Он быстро стал помирать. Я сидел над ним, беспомощно придерживая марлей кишки, а когда он скончался, закрыл ему глава, сложил руки и положил удобнее…»

Что подкупает в записях Евгения Сергеевича, так это отсутствие цинизма, с одной стороны, и пафоса – с другой. Он удивительно ровно шёл всю жизнь между крайностями: живой, радостный и в то же время тяжело переживающий за людей. Жадный до всего нового и чуждый революции. Не только его книга, его жизнь – это история, прежде всего, русского христианина, созидающего, страдающего, открытого для Бога и всего лучшего, что есть в мире.

«Боя всё нет, и я продолжаю писать. Следовало бы брать пример с солдатиков. Спрашиваю одного раненого, которого застал за письмом:

– Что, друг, домой пишешь?

– Домой, – говорит.

– Что же, описываешь, как тебя ранили и как ты молодцом дрался?

– Никак нет, пишу, что жив и здоров, а то бы старики страховаться стали.

Вот оно – величие и деликатность простой русской души!»

1 августа 1904-го. Отступление. Всё, без чего можно обойтись, отослали в Ляоян, в том числе иконостас и шатёр, в котором была устроена церковь. Но служба всё-таки продолжилась. Вдоль канавки, которая окружала полевую церковь, натыкали сосенок, сделали из них Царские врата, поставили одну сосенку за алтарём, другую – впереди перед аналоем, приготовленным для молебна. На две последние сосенки повесили по образу. И получилась церковь, которая казалась ещё ближе всех других к Богу потому, что стоит непосредственно под Его небесным покровом. Перед молебном священник, который в бою под сильным огнём причащал умирающих, сказал несколько простых и сердечных слов на тему о том, что за Богом молитва, а за Царём служба не пропадают. Его громкий голос ясным эхом раздавался над ближайшей горой в направлении к Ляояну. И казалось, что эти звуки из нашего жуткого далёка так и будут скакать с горы на гору к родным и близким, стоящим на молитве, в бедную, дорогую отчизну.

«– Стойте, люди! – казалось, говорил Божий гнев: – Очнитесь! Тому ли Я учу вас, несчастные! Как дерзаете вы, недостойные, уничтожать то, чего не можете создать?! Остановитесь, безумные!»

Боткин вспоминал, как познакомился с одним офицером, которого как отца малолетнего мальчика пытались устроить подальше от передовой. Но он рвался в полк и, наконец, добился своего. Что было дальше? После первого боя этот несчастный, ещё недавно жаждавший войны и славы, представлял командиру полка остаток своей роты, человек в двадцать пять. «Где рота?» – спросили его. Молодому офицеру сдавило горло, и он едва мог проговорить, что она вся – тут!

«Да, я устал, – признавался Боткин, – я невыразимо устал, но устал только душой. Она, кажется, вся изболела у меня. Капля по капле истекало сердце моё, и скоро у меня его не будет: я буду равнодушно проходить мимо искалеченных, израненных, голодных, иззябших братьев моих, как мимо намозолившего глаза гаоляна; буду считать привычным и правильным то, что ещё вчера переворачивало всю душу мою. Чувствую, как она постепенно умирает во мне…»

«Мы пили дневной чай в большом шатре-столовой, в приятной тишине счастливой домашней обстановки, когда к самой палатке нашей подъехал верхом К. и, не слезая с коня, крикнул нам голосом, в котором слышалось, что всё пропало и спасенья нет:

– Мир, мир!

Совершенно убитый, войдя в палатку, он бросил свою фуражку на землю.

– Мир! – повторил он, опускаясь на скамейку…»

Жена и дети давно заждались Евгения Сергеевича. А ещё ждал его тот, о ком он на войне не помышлял, кто лежал ещё в колыбели. Цесаревич Алексей, несчастный ребёнок, родившийся с тяжёлой наследственной болезнью – гемофилией. Болезни крови были предметом докторской диссертации Евгения Сергеевича. Это предопределило выбор Императрицы Александры Фёдоровны, кому стать новым лейб-медиком Царской Семьи.

Лейб-медик императора

После смерти личного врача Царской Семьи, доктора Гирша, Императрицу спросили, кто должен занять его место. Она ответила:

– Боткин.

– Который из них? – уточнили у неё.

Дело в том, что хорошо известен как врач был также и брат Евгения Сергеевича – Сергей.

– Тот, что был на войне, – пояснила Царица.

Ей не стали говорить, что оба Боткиных приняли участие в боевых действиях. Евгений Сергеевич как военврач был известен всей России.

Увы, Цесаревич Алексей был тяжело болен, да и здоровье Государыни оставляло желать много лучшего. Из-за отёков Императрица носила специальную обувь и не могла долго гулять. Приступы сердцебиения и головные боли надолго приковывали её к постели. Навалилась и масса других обязанностей, которые Боткин притягивал как магнит. Например, продолжал заниматься делами Красного Креста.

Татьяна Боткина с братом Юрием

Отношения с женой, хотя прежде они любили друг друга, начали стремительно ухудшаться. «Жизнь при дворе была не очень весёлой, и ничто не вносило разнообразия в её монотонность, – вспоминала дочь Татьяна. – Мама ужасно скучала». Она чувствовала себя брошенной, едва ли не преданной. На Рождество 1909-го доктор подарил жене изумительный кулон, заказанный у Фаберже. Когда Ольга Владимировна открыла коробочку, дети ахнули: так красив был опал, отделанный бриллиантами. Но их мать лишь недовольно произнесла: «Ты же знаешь, что я не выношу опалы! Они приносят несчастье!» Собралась вернуть подарок обратно, однако Евгений Сергеевич терпеливо сказал: «Если это тебе не нравится, ты можешь всегда его обменять». Она обменяла кулон на другой, с аквамарином, но счастья не прибавилось.

Уже немолодая, но всё ещё красивая женщина, Ольга Владимировна томилась, ей начало казаться, что жизнь проходит мимо. Она влюбилась в учителя своих сыновей, прибалтийского немца Фридриха Лихингера, который был почти вдвое младше её, и вскоре стала жить с ним открыто, потребовав у мужа развода. Не только сыновья, но и младшие дети – Татьяна и мамин любимчик Глеб – решили остаться с отцом. «Если бы ты её покинул, – сказал Глеб отцу, – я остался бы с ней. Но когда она тебя покидает, я остаюсь с тобой!» В Великий пост Ольга Владимировна решила причаститься, но по дороге в храм повредила ногу и решила, что даже Бог от неё отвернулся. А муж – нет. Супруги были в шаге от того, чтобы примириться, но… все придворные в Царском Селе, все прежние знакомые смотрели сквозь неё, словно она была пустым местом. Это ранило Евгения Сергеевича не меньше, чем его жену. Он был в гневе, но даже дети видели в ней чужую. И Ольга Владимировна вдруг поняла, что как прежде уже не будет. Потом была Пасха, самая безрадостная в их жизни.

«Через несколько дней мы с облегчением узнали, – писала Татьяна, – что она опять уезжает “на лечение”. Прощание было тяжёлым, но коротким. Предложенное отцом примирение не состоялось. На этот раз мы почувствовали, что разлука будет долгой, но уже понимали, что иначе не может быть. Никогда больше мы не упоминали имени нашей матери».

В это время доктор Боткин очень сблизился с Цесаревичем, который ужасно страдал. Евгений Сергеевич целые ночи проводил у его постели, и мальчик однажды признался ему: «Я вас люблю всем своим маленьким сердцем». Евгений Сергеевич улыбнулся. Редко ему приходилось улыбаться, когда речь шла об этом царственном ребёнке.

«Боли становились невыносимыми. Во дворце раздавались крики и плач мальчика, – вспоминал начальник дворцовой охраны Александр Спиридович. – Температура быстро поднималась. Боткин ни на минуту не отходил от ребёнка». «Я глубоко удивлён их энергией и самоотверженностью, – писал преподаватель Алексея и великих княжон Пьер Жильяр о докторах Владимире Деревенко и Евгении Боткине. – Помню, как после долгих ночных дежурств они радовались, что их маленький пациент снова в безопасности. Но улучшение наследника приписывалось не им, а… Распутину».

Распутина Евгений Сергеевич недолюбливал, полагая, что тот играет в старца, не являясь им на самом деле. Он даже отказался принять этого человека у себя дома в качестве пациента. Впрочем, будучи врачом, не мог отказать в помощи вовсе и лично отправился к больному. К счастью, виделись они всего несколько раз в жизни, что не помешало появлению слухов, что Евгений Сергеевич – поклонник Распутина. Это была, конечно, клевета, но она имела свою подоплёку. Бесконечно больше, чем Григория, Боткин презирал тех, кто организовал травлю этого мужика. Он был убеждён, что Распутин лишь повод. «Если бы не было Распутина, – сказал он однажды, – то противники Царской Семьи и подготовители революции создали бы его своими разговорами из Вырубовой, не будь Вырубовой – из меня, из кого хочешь».

«Милый старый колодец»

Доктор Боткин катает цесаревен Марию и Анастасию

Для отношения Евгения Васильевича Боткина к Царской Семье можно подобрать только одно слово – любовь. И чем больше он узнавал этих людей, тем прочнее становилось это чувство. Жила семья скромнее, чем множество аристократов или купцов. Красноармейцев в Ипатьевском доме удивляло потом, что Император носит заштопанную одежду и изношенные сапоги. Камердинер рассказывал им, что перед революцией его господин носил то же самое и ту же обувь. Цесаревич донашивал старые ночные рубашки великих княжон. Девочки не имели во дворце отдельных комнат, обретались по двое.

Бессонные ночи, тяжкий труд подорвали здоровье Евгения Васильевича. Он так уставал, что засыпал в ванне, и лишь когда вода остывала, с трудом добирался до постели. Всё сильнее болела нога, пришлось завести костыль. Временами ему становилось совсем худо. И тогда он менялся ролями с Анастасией, становясь её «пациентом». Царевна так привязалась к Боткину, что рвалась подавать ему мыло в ванной, дежурила у него в ногах, примостившись на диван, не упуская случая рассмешить. Например, когда при закате солнца должна была стрелять пушка, девочка всегда делала вид, что страшно боится, и забивалась в самый дальний уголок, затыкая уши и выглядывая оттуда большими деланно-испуганными глазками.

Очень дружен был Боткин с Великой княжной Ольгой Николаевной. У неё было доброе сердце. Когда в двадцать лет начала получать небольшие карманные деньги, то первым делом вызывалась оплатить лечение мальчика-калеки, которого часто видела во время прогулок, ковыляющим на костылях.

«Когда я вас слушаю, – сказала она однажды доктору Боткину, – мне кажется, что я вижу в глубине старого колодца чистую воду». Младшие цесаревны рассмеялись и с тех пор иногда по-дружески называли доктора Боткина «милый старый колодец».

В 1913-м Царская Семья едва его не лишилась. Началось всё с того, что Великая княжна Татьяна во время торжеств в честь 300-летия Дома Романовых выпила воду из первого попавшегося крана и заболела тифом. Евгений Сергеевич выходил свою пациентку, при этом сам заразившись. Его положение оказалось много хуже, так как дежурства у постели царевны довели Боткина до полного истощения и сильной сердечной недостаточности. Лечил его брат Александр Боткин – неутомимый путешественник и изобретатель, построивший во время русско-японской войны подводную лодку. Он был не только доктором наук в области медицины, но и капитаном второго ранга.

Другой брат – Пётр Сергеевич, дипломат, – узнав из телеграммы, что Евгений совсем плох, примчался в Россию из Лиссабона, пересаживаясь с экспресса на экспресс. Между тем Евгению Сергеевичу стало лучше. «Увидев меня, – писал Пётр, – он улыбнулся такой хорошо знакомой его близким улыбкой, почти нежной, очень русской». «Он нас напугал, – сказал Государь Петру Сергеевичу. – Когда вас уведомили телеграммой, я был в большой тревоге… Он был так слаб, так переработался… Ну, теперь это позади, Бог взял его ещё раз под свою защиту. Ваш брат для меня больше, чем друг… Он всё принимает к сердцу, что с нами случается. Он даже делит с нами болезнь».

Великая война

Незадолго перед войной Евгений Сергеевич написал детям из Крыма: «Поддерживайте и берегите друг друга, мои золотые, и помните, что каждые трое из вас должны четвёртому заменять меня. Господь с вами, мои ненаглядные». Вскоре встретились, счастливые – они были одной душой.

Когда началась война, была надежда, что это ненадолго, что вернутся радостные дни, но эти мечты таяли с каждым днём.

«Мой брат навестил меня в Санкт-Петербурге с двумя своими сыновьями, – вспоминал Пётр Боткин. – “Они сегодня оба уходят на фронт”, – сказал мне просто Евгений, как если б сказал: “Они идут в оперу”. Я не мог смотреть ему в лицо, потому что боялся прочесть в его глазах то, что он так тщательно скрывал: боль своего сердца при виде этих двух молодых жизней, уходящих от него впервые, а может быть, и навсегда…»

– Меня назначили в разведку, – сказал сын Дмитрий при расставании.

– Но тебя ведь ещё не назначили!.. – поправил его Евгений Сергеевич.

– О, это будет скоро, это неважно.

Его действительно назначали в разведку. Потом была телеграмма:

«Ваш сын Дмитрий во время наступления попал в засаду. Считается пропавшим без вести. Надеемся найти его живым».

Не нашли. Разведывательный патруль попал под обстрел немецкой пехоты. Дмитрий приказал своим людям отступать и оставался последним, прикрывая отход. Он был сыном и внуком врачей, бороться за чужие жизни было для него чем-то совершенно естественным. Его конь вернулся обратно, с простреленным седлом, а пленные немцы сообщили, что Дмитрий погиб, дав им свой последний бой. Ему было двадцать лет.

Евгений Сергеевич в тот страшный вечер, когда стало известно, что надежды больше нет, не проявлял никаких эмоций. Когда разговаривал со знакомым, его лицо оставалось неподвижным, голос был совершенно спокойным. Лишь оставшись наедине с Татьяной и Глебом, тихо произнёс: «Всё кончено. Он мёртв», – и горько заплакал. От этого удара Евгений Сергеевич уже никогда не оправился.

Спасала только работа, и не его одного. Императрица и великие княжны очень много времени проводили в госпиталях. Там увидел царевен поэт Сергей Есенин, написавший:

…Где тени бледные и горестные муки,
Они тому, кто шёл страдать за нас,
Протягивают царственные руки,
Благословляя их к грядущей жизни час.
На ложе белом, в ярком блеске света,
Рыдает тот, чью жизнь хотят вернуть…
И вздрагивают стены лазарета
От жалости, что им сжимает грудь.

Всё ближе тянет их рукой неодолимой
Туда, где скорбь кладёт печаль на лбу.
О, помолись, святая Магдалина,
За их судьбу.

Только в Царском Селе Боткин открыл 30 лазаретов. Как всегда, работал на пределе человеческих сил. О том, что он был не просто врачом, а великим врачом, вспоминала одна медицинская сестра. Как-то раз Евгений Сергеевич подошёл к постели солдата, выходца из крестьян. Тот из-за тяжёлого ранения не поправлялся, только худел и пребывал в угнетённом состоянии духа. Дело могло закончиться очень плохо.

«Голубчик, а чего бы ты хотел поесть?» – неожиданно спросил Боткин солдата. «Я, ваше благородие, скушал бы жареных свиных ушек», – ответил тот. Одну из сестёр тут же послали на рынок. После того как больной съел то, что заказывал, он пошёл на поправку. «Представьте только, что ваш больной одинок, – учил Евгений Сергеевич. – А может, он лишён воздуха, света, необходимого для здоровья питания? Балуйте его».

Тайна настоящего врача – человечность. Вот что сказал однажды доктор Боткин своим студентам:

«Раз приобретённое вами доверие больных переходит в искреннюю привязанность к вам, когда они убеждаются в вашем неизменно сердечном к ним отношении. Когда вы входите в палату, вас встречает радостное и приветливое настроение – драгоценное и сильное лекарство, которым вы нередко гораздо больше поможете, чем микстурами и порошками… Только сердце для этого нужно, только искреннее сердечное участие к больному человеку. Так не скупитесь же, приучайтесь широкой рукой давать его тому, кому оно нужно».

«Нужно лечить не болезнь, а больного», – любил повторять его отец Сергей Петрович. Имелось в виду, что люди различны, нельзя их лечить одинаково. Для Евгения Сергеевича эта мысль получила ещё одно измерение: нужно помнить о душе пациента, это очень много значит для исцеления.

Можно было бы ещё много рассказать о той войне, но не станем задерживаться. Время рассказать о последнем подвиге доктора Евгения Сергеевича Боткина.

Накануне

Дыхание революции, всё более смрадное, многих сводило с ума. Люди не становились ответственнее, наоборот, охотно рассуждая о спасении России, энергично подталкивали её к гибели. Одним из подобных энтузиастов был поручик Сергей Сухотин, свой человек в великосветских кругах. Вскоре после Рождества 16-го года он заглянул к Боткиным. В тот же день Евгений Сергеевич позвал в гости фронтовика, которого лечил от ран, – офицера сибирских стрелков Константина Мельника. Знавшие его говорили: «Дай ему десять человек, и он проделает работу сотни с минимальными потерями. Он появляется в опаснейших местах, не кланяясь пулям. Его люди говорят, что он заговорённый, и они правы».

Сухотин со злорадством взялся пересказать очередную сплетню о Распутине – оргию с молодыми дамами из общества, про мужей-офицеров этих женщин, которые ворвались к Григорию с саблями нагло, но полицейские помешали им его прикончить. Этим бредом сивой кобылы поручик не ограничился, заявив, что Распутин и фрейлина Императрицы Анна Вырубова – немецкие шпионы.

– Простите, – внезапно произнёс Мельник, – то, что вы здесь утверждаете, очень тяжкое обвинение. Если Вырубова шпионка, вы должны это доказать.

Сухотин обомлел, потом презрительно и бестолково начал говорить о каких-то интригах.

– Какие интриги? – попробовал уточнить Константин. – Если у вас есть доказательства, сообщите их полиции. А распространять слухи бессмысленно и опасно, особенно если это вредит Их Величествам.

– Я того же мнения, что и Мельник, – вмешался Евгений Сергеевич, желая положить конец этому разговору. – Такие вещи нельзя утверждать без доказательств. Во всяком случае, мы должны доверять нашему Государю при любых обстоятельствах.

Меньше чем через год Сухотин примет участие в убийстве Григория Распутина. Потом хорошо устроится при большевиках, женится на внучке Льва Толстого Софье, но не доживёт и до сорока, разбитый параличом.

Не пройдёт и трёх лет после разговора, как Татьяна Боткина станет женой Константина Мельника. Боткин к этому времени будет уже расстрелян. «Доверять нашему Государю при любых обстоятельствах». Это была предельно точная и умная рекомендация, данная врачом тяжело заболевшей стране. Но время было такое, что люди больше всего верили лжецам.

«В сущности, я уже умер»

Второго марта 1917 года Боткин отправился навестить детей, живших неподалёку под присмотром квартирной хозяйки Устиньи Александровны Тевяшовой. Это была 75-летняя величественная старушка – вдова генерал-губернатора. Через несколько минут после того, как Евгений Сергеевич вошёл в дом, туда вломилась толпа солдат с винтовками.

– У вас генерал Боткин, – приступил к Устинье Александровне прапорщик в папахе и с красным бантом.

– Не генерал, а доктор, приехал лечить больного.

Это было правдой, Евгений Сергеевич действительно лечил брата хозяйки.

– Это всё равно, нам велено всех генералов арестовывать.

– Мне тоже всё равно, кого вы должны арестовывать, а я думаю, что, разговаривая со мной, вдовой генерал-адъютанта, вы, во-первых, должны снять шапки, а во-вторых, можете отсюда убираться.

Опешившие солдаты во главе с предводителем сняли шапки и удалились.

К сожалению, таких людей, как Устинья Александровна, в империи осталось не слишком много.

Государь с семьёй и той частью окружения, что их не предала, оказался под арестом. Выходить дозволялось только в сад, где за Царём через решётку жадно наблюдала наглая толпа. Иногда она осыпала Николая Александрович насмешками. Лишь немногие смотрели на него с болью в глазах.

В это время революционный Петроград, по воспоминаниям Татьяны Боткиной, готовился к празднику – похоронам жертв революции. Так как священников решили не звать, родственники погибших выкрали большую часть и без того немногочисленных тел. Пришлось набирать по мертвецким каких-то китайцев, умерших от тифа, и неизвестных покойников. Хоронили их очень торжественно в красных гробах на Марсовом поле. Подобное мероприятие провели и в Царском Селе. Там жертв революции оказалось совсем мало – шесть солдат, угоревших пьяными в подвале магазина. К ним присоединили кухарку, умершую в больнице, и стрелка, погибшего при усмирении бунта в Петрограде. Погрести их решили под окнами кабинета Государя, чтобы оскорбить его. Погода была прекрасной, зеленели почки на деревьях, но едва красные гробы внесли под звуки «вы жертвою пали в борьбе роковой» в ограду парка, как солнце заволокло тучами и густыми хлопьями стал падать мокрый снег, заслонивший безумное зрелище от глаз Царской Семьи.

В конце мая Евгений Сергеевич был временно выпущен из-под стражи. Заболела невестка – жена погибшего Дмитрия. Доктору передали, что она при смерти, но молодую вдову удалось выходить. Вернуться обратно под арест оказалось куда труднее, пришлось лично встречаться с Керенским. Тот, судя по всему, пытался отговорить Евгения Сергеевича, объяснял, что вскоре Царской Семье придётся отправиться в ссылку, но Боткин был непреклонен. Местом ссылки стал Тобольск, где атмосфера резко отличалась от столичной. Государя здесь продолжали чтить и видели в нём страстотерпца. Присылали конфеты, сахар, торты, копчёную рыбу, не говоря о деньгах. Боткин старался отплатить за это сторицей – врач с мировым именем, он бесплатно лечил всех, кто просил о помощи, брался за совершенно безнадёжных. Татьяна и Глеб жили с отцом.

Дети Евгения Сергеевича остались в Тобольске – он догадывался, что ехать с ним в Екатеринбург слишком опасно. Лично за себя не боялся совершенно.

Как вспоминал один из охранников, «этот Боткин был великаном. На его лице, обрамлённом бородой, блестели из-за толстых стёкол очков пронизывающие глаза. Он носил всегда форму, которую ему пожаловал государь. Но в то время, когда Царь позволил себе снять погоны, Боткин воспротивился этому. Казалось, что он не желал признавать себя пленником».

В этом видели упрямство, но причины стойкости Евгения Сергеевича были в другом. Их понимаешь, читая его последнее письмо, так и не отправленное брату Александру.

«В сущности, я умер, умер для своих детей, для друзей, для дела», – пишет он. А далее рассказывает, как обрёл веру, что для врача естественно – слишком много христианского в его работе. Говорит, как стало для него важно заботиться ещё и о Господнем. Рассказ – обычный для православного человека, но вдруг сознаёшь всю цену его слов:

«Меня поддерживает убеждение, что “претерпевший до конца, тот и спасётся”. Это оправдывает и последнее моё решение, когда я не поколебался покинуть своих детей круглыми сиротами, чтобы исполнить свой врачебный долг до конца. Как Авраам не поколебался по требованию Бога принести Ему в жертву своего единственного сына. И я твёрдо верю, что так же, как Бог спас тогда Исаака, Он спасёт теперь и моих детей, и Сам будет им отцом».

Детям в посланиях из дома Ипатьева он, конечно же, всего этого не открывал. Писал совсем другое:

«Спите вы покойно, мои ненаглядные, драгоценные, да хранит и благословит вас Бог, а я целую и ласкаю вас бесконечно, как люблю. Ваш папа…» «Он был бесконечно добрым, – вспоминал о брате Пётр Сергеевич Боткин. – Можно было бы сказать, что пришёл он в мир ради людей и для того, чтобы пожертвовать собой».

Погибли первыми

Их убивали постепенно. Сначала из Ипатьевского особняка вывели матросов, присматривавших за царскими детьми, Климентия Нагорного и Ивана Седнёва. Красногвардейцы их ненавидели и боялись. Ненавидели, потому что они якобы позорили честь моряков. Боялись, потому что Нагорный – мощный, решительный, сын крестьянина – открыто обещал им набить морды за воровство и издевательства над царственными узниками. Седнёв больше молчал, но молчал так, что мурашки начинали бегать по спинам охраны. Казнили друзей через несколько дней в лесу вместе с другими «врагами народа». По дороге Нагорный ободрял смертников, а Седнёв продолжал молчать. Когда красных выбили из Екатеринбурга, матросов нашли в лесу, исклёванных птицами, и перезахоронили. Многим запомнилась их могила, усыпанная белыми цветами.

После их удаления из особняка Ипатьева красноармейцы уже ничего не стеснялись. Пели похабные песни, исписали стены матерными словами, изрисовали мерзкими изображениями. Не всем охранникам это нравилось. Один рассказывал потом с горечью о великих княжнах: «Унижали и обижали девочек, шпионили за малейшим движением. Мне часто было их жаль. Когда они играли на рояле музыку для танцев, они улыбались, но из глаз их текли слёзы на клавиши».

Затем, 25 мая, казнили генерала Илью Татищева. Перед тем как отправиться в ссылку, Государь предложил сопровождать его графу Бенкендорфу. Тот отказался, сославшись на болезнь жены. Тогда Царь обратился к другу детства Нырышкину. Тот попросил 24 часа на обдумывание, на что Государь сказал, что в услугах Нарышкина более не нуждается. Татищев сразу дал согласие. Очень остроумный и добрый человек, он сильно скрасил жизнь Царской Семьи в Тобольске. Но однажды тихо признался в разговоре с учителем царских детей Пьером Жильяром: «Я знаю, что не выйду из этого живым. Но молю только об одном: чтобы меня не разлучали с Государем и дали мне умереть вместе с ним».

Их всё-таки разделили – здесь, на земле…

Полной противоположностью Татищеву был генерал Василий Долгоруков – скучный, вечно брюзжащий. Но в решительный час не отвернулся, не струсил. Его расстреляли 10 июля.

Их было 52 человека – тех, кто добровольно отправился в изгнание с Царской Семьёй, чтобы разделить их участь. Мы назвали лишь несколько имён.

Казнь

«Надеждой себя не балую, иллюзиями не убаюкиваюсь и неприкрашенной действительности смотрю прямо в глаза», – написал Евгений Сергеевич незадолго до гибели. Едва ли кто из них, приуготовленных на смерть, думал иначе. Задача была простая – остаться собой, остаться людьми в очах Божиих. Все заключённые, кроме Царской Семьи, могли в любой момент купить жизнь и даже свободу, но не захотели этого сделать.

Вот что писал о Евгении Сергеевиче цареубийца Юровский: «Доктор Боткин был верный друг семьи. Во всех случаях по тем или иным нуждам семьи он выступал ходатаем. Он был душой и телом предан семье и переживал вместе с семьёй Романовых тяжесть их жизни».

А помощник Юровского палач Никулин, как-то раз кривляясь, взялся пересказать содержание одного из писем Евгения Сергеевича. Ему запомнились там такие слова: «…Причём я должен тебе сообщить, что, когда Царь-Государь был в славе, я был с ним. И теперь, когда он в несчастье, я тоже считаю своим долгом находиться при нём».

А ведь эти нелюди понимали, что имеют дело со святым!

Он продолжал лечить, помогал всем, хотя сам тяжело болел. Страдая от холода и почечных колик, ещё в Тобольске отдал свою подбитую мехом шинель Великой княжне Марии и Царице. Они потом кутались в неё вдвоём. Впрочем, все обречённые поддерживали друг друга, как могли. Императрица и её дочери ухаживали за своим доктором, кололи ему лекарства. «Страдает очень сильно…» – писала в своём дневнике Императрица. В другой раз рассказала, как Царь читал 12-ю главу Евангелия, а потом они с доктором Боткиным её обсуждали. Речь идёт, очевидно, о главе, где фарисеи требуют от Христа знамения и слышат в ответ, что иного не будет, кроме знамения Ионы пророка: «Ибо как Иона был во чреве кита три дня и три ночи, так и Сын Человеческий будет в сердце земли три дня и три ночи». Это о смерти Его и Воскресении.

Для людей, готовящихся к смерти, эти слова много значат.

В половине второго ночи 17 июля 1918-го года арестованных разбудил комендант Юровский, велев спускаться в подвал. Он предупредил всех через Боткина, что вещей брать не нужно, но женщины набрали какую-то мелочь, подушки, сумочки и, кажется, маленькую собачку, как будто они могли удержать их в этом мире.

Обречённых начали расставлять в подвале так, словно собирались их фотографировать. «Здесь даже стульев нет», – произнесла Государыня. Стулья принесли. Все – и палачи, и жертвы – делали вид, будто не понимают, что происходит. Но Государь, который сначала держал Алёшу на руках, вдруг посадил его за свою спину, прикрывая собой. «Значит, нас никуда не повезут», – сказал Боткин после того, как был зачитан приговор. Это не было вопросом, голос врача был лишён всяких эмоций.

Никто не хотел убивать людей, которые, даже с точки зрения «пролетарской законности», были невиновны. Словно сговорившись, а на самом деле, наоборот, не согласовав своих действий, убийцы начали стрелять по одному человеку – Царю. Лишь случайно две пули попали в Евгения Сергеевича, затем третья задела оба колена. Он шагнул в сторону Государя и Алёши, упал на пол и застыл в какой-то странной позе, словно прилёг отдохнуть. Юровский добил его выстрелом в голову. Осознав свою промашку, палачи открыли огонь по другим приговорённым, но почему-то всё время промахивались, особенно по великим княжнам. Тогда большевик Ермаков пустил в ход штык, а потом стал стрелять девушкам в головы.

Вдруг из правого угла комнаты, где зашевелилась подушка, раздался женский радостный крик: «Слава Богу! Меня Бог спас!» Шатаясь, поднялась с пола горничная Анна Демидова – Нюта. Двое латышей, у которых закончились патроны, бросились к ней и закололи штыками. От крика Анны очнулся Алёша, двигаясь в агонии и закрывая грудь руками. Его рот был полон крови, но он всё силился произнести: «Мама». Яков Юровский снова начал стрелять.

Простившись с Царской Семьёй и отцом в Тобольске, Татьяна Боткина долго не могла уснуть. «Каждый раз, смежая веки, – вспоминала она, – я видела перед глазами картины этой ужасной ночи: лицо моего отца и его последнее благословение; усталую улыбку Государя, вежливо слушающего речи чекиста; затуманенный печалью взгляд Государыни, устремлённый, казалось, в Бог знает какую молчаливую вечность. Набравшись мужества встать, я распахнула окно и села на подоконник, чтобы быть обогретой солнышком. В этом апреле весна действительно излучала тепло, и воздух был необыкновенной чистоты…»

Эти строки она написала шестьдесят лет спустя, быть может пытаясь сказать что-то очень важное о тех, кого любила. О том, что после ночи наступает утро – и стоит распахнуть окно, как Небо вступает в свои права.

Ев-ге-ний Сер-ге-е-вич Бот-кин ро-дил-ся 27 мая 1865 го-да в Цар-ском Се-ле Санкт-Пе-тер-бург-ской гу-бер-нии в се-мье из-вест-но-го рус-ско-го вра-ча-те-ра-пев-та, про-фес-со-ра Ме-ди-ко-хи-рур-ги-че-ской ака-де-мии Сер-гея Пет-ро-ви-ча Бот-ки-на. Он про-ис-хо-дил из ку-пе-че-ской ди-на-стии Бот-ки-ных, пред-ста-ви-те-ли ко-то-рой от-ли-ча-лись глу-бо-кой пра-во-слав-ной ве-рой и бла-го-тво-ри-тель-но-стью, по-мо-га-ли Пра-во-слав-ной Церк-ви не толь-ко сво-и-ми сред-ства-ми, но и сво-и-ми тру-да-ми. Бла-го-да-ря ра-зум-но ор-га-ни-зо-ван-ной си-сте-ме вос-пи-та-ния в се-мье и муд-рой опе-ке ро-ди-те-лей в серд-це Ев-ге-ния уже с дет-ских лет бы-ли за-ло-же-ны мно-гие доб-ро-де-те-ли, в том чис-ле ве-ли-ко-ду-шие, скром-ность и непри-я-тие на-си-лия. Его брат Петр Сер-ге-е-вич вспо-ми-нал: «Он был бес-ко-неч-но доб-рым. Мож-но бы-ло бы ска-зать, что при-шел он в мир ра-ди лю-дей и для то-го, чтобы по-жерт-во-вать со-бой».

Ев-ге-ний по-лу-чил ос-но-ва-тель-ное до-маш-нее об-ра-зо-ва-ние, ко-то-рое поз-во-ли-ло ему в 1878 го-ду по-сту-пить сра-зу в пя-тый класс 2-й Санкт-Пе-тер-бург-ской клас-си-че-ской гим-на-зии. В 1882 го-ду Ев-ге-ний окон-чил гим-на-зию и стал сту-ден-том физи-ко-ма-те-ма-ти-че-ско-го фа-куль-те-та Санкт-Пе-тер-бург-ско-го уни-вер-си-те-та. Од-на-ко уже на сле-ду-ю-щий год, сдав эк-за-ме-ны за пер-вый курс уни-вер-си-те-та, он по-сту-пил на млад-шее от-де-ле-ние от-крыв-ше-го-ся при-го-то-ви-тель-но-го кур-са им-пе-ра-тор-ской Во-ен-но-ме-ди-цин-ской ака-де-мии. Его вы-бор ме-ди-цин-ской про-фес-сии с са-мо-го на-ча-ла но-сил осо-знан-ный и це-ле-на-прав-лен-ный ха-рак-тер. Петр Бот-кин пи-сал о Ев-ге-нии: «Про-фес-си-ей сво-ей он из-брал ме-ди-ци-ну. Это со-от-вет-ство-ва-ло его при-зва-нию: по-мо-гать, под-дер-жи-вать в тя-же-лую ми-ну-ту, об-лег-чать боль, ис-це-лять без кон-ца». В 1889 го-ду Ев-ге-ний успеш-но окон-чил ака-де-мию, по-лу-чив зва-ние ле-ка-ря с от-ли-чи-ем, и с ян-ва-ря 1890 го-да на-чал свою тру-до-вую де-я-тель-ность в Ма-ри-ин-ской боль-ни-це для бед-ных.

В 25 лет Ев-ге-ний Сер-ге-е-вич Бот-кин всту-пил в брак с до-че-рью потом-ствен-но-го дво-ря-ни-на Оль-гой Вла-ди-ми-ров-ной Ма-нуй-ло-вой. В се-мье Бот-ки-ных вы-рос-ло чет-ве-ро де-тей: Дмит-рий (1894-1914), Ге-ор-гий (1895-1941), Та-тья-на (1898-1986), Глеб (1900-1969).

Од-новре-мен-но с ра-бо-той в боль-ни-це Е. С. Бот-кин за-ни-мал-ся на-у-кой, его ин-те-ре-со-ва-ли во-про-сы им-му-но-ло-гии, сущ-но-сти про-цес-са лей-ко-ци-то-за. В 1893 го-ду Е. С. Бот-кин бле-стя-ще за-щи-тил дис-сер-та-цию на сте-пень док-то-ра ме-ди-ци-ны. Через 2 го-да Ев-ге-ний Сер-ге-е-вич был ко-ман-ди-ро-ван за гра-ни-цу, где про-хо-дил прак-ти-ку в ме-ди-цин-ских учре-жде-ни-ях Гей-дель-бер-га и Бер-ли-на. В 1897 го-ду Е. С. Бот-кин был удо-сто-ен зва-ния при-ват-до-цен-та по внут-рен-ним бо-лез-ням с кли-ни-кой. На сво-ей пер-вой лек-ции он ска-зал сту-ден-там о са-мом важ-ном в де-я-тель-но-сти вра-ча: «Пой-дем-те все с лю-бо-вью к боль-но-му че-ло-ве-ку, чтобы вме-сте учить-ся, как быть ему по-лез-ны-ми». Слу-же-ние ме-ди-ка Ев-ге-ний Сер-ге-е-вич счи-тал ис-тин-но хри-сти-ан-ским де-ла-ни-ем, он имел ре-ли-ги-оз-ный взгляд на бо-лез-ни, ви-дел их связь с ду-шев-ным со-сто-я-ни-ем че-ло-ве-ка. В од-ном из сво-их пи-сем к сы-ну Ге-ор-гию, он вы-ра-зил свое от-но-ше-ние к про-фес-сии ме-ди-ка как к сред-ству по-зна-ния Бо-жи-ей пре-муд-ро-сти: «Глав-ный же вос-торг, ко-то-рый ис-пы-ты-ва-ешь в на-шем де-ле… за-клю-ча-ет-ся в том, что для это-го мы долж-ны все глуб-же и глуб-же про-ни-кать в по-дроб-но-сти и тай-ны тво-ре-ний Бо-га, при-чем невоз-мож-но не на-сла-ждать-ся их це-ле-со-об-раз-но-стью и гар-мо-ни-ей и Его выс-шей муд-ро-стью».

С 1897 го-да Е. С. Бот-кин на-чал свою вра-чеб-ную де-я-тель-ность в об-щи-нах се-стер ми-ло-сер-дия Рос-сий-ско-го Об-ще-ства Крас-но-го Кре-ста. 19 но-яб-ря 1897 го-да он стал вра-чом в Свя-то-Тро-иц-кой об-щине се-стер ми-ло-сер-дия, а с 1 ян-ва-ря 1899 го-да стал так-же глав-ным вра-чом Санкт-Пе-тер-бург-ской об-щи-ны се-стер ми-ло-сер-дия в честь свя-то-го Ге-ор-гия. Глав-ны-ми па-ци-ен-та-ми об-щи-ны свя-то-го Ге-ор-гия яв-ля-лись лю-ди из бед-ней-ших сло-ев об-ще-ства, од-на-ко вра-чи и об-слу-жи-ва-ю-щий пер-со-нал под-би-ра-лись в ней с осо-бен-ной тща-тель-но-стью. Неко-то-рые жен-щи-ны выс-ше-го со-сло-вия тру-ди-лись там про-сты-ми мед-сест-ра-ми на об-щих ос-но-ва-ни-ях и счи-та-ли по-чет-ным для се-бя это за-ня-тие. Сре-ди со-труд-ни-ков ца-ри-ло та-кое во-оду-шев-ле-ние, та-кое же-ла-ние по-мо-гать страж-ду-щим лю-дям, что ге-ор-ги-ев-цев срав-ни-ва-ли ино-гда с пер-во-хри-сти-ан-ской об-щи-ной. Тот факт, что Ев-ге-ния Сер-ге-е-ви-ча при-ня-ли ра-бо-тать в это «об-раз-цо-вое учре-жде-ние», сви-де-тель-ство-вал не толь-ко о его воз-рос-шем ав-то-ри-те-те как вра-ча, но и о его хри-сти-ан-ских доб-ро-де-те-лях и доб-ро-по-ря-доч-ной жиз-ни. Долж-ность глав-но-го вра-ча об-щи-ны мог-ла быть до-ве-ре-на толь-ко вы-со-ко-нрав-ствен-но-му и ве-ру-ю-ще-му че-ло-ве-ку.

В 1904 го-ду на-ча-лась рус-ско-япон-ская вой-на, и Ев-ге-ний Сер-ге-е-вич, оста-вив же-ну и чет-ве-рых ма-лень-ких де-тей (стар-ше-му бы-ло в то вре-мя де-сять лет, млад-ше-му - че-ты-ре го-да), доб-ро-воль-цем от-пра-вил-ся на Даль-ний Во-сток. 2 фев-ра-ля 1904 го-да по-ста-нов-ле-ни-ем Глав-но-го управ-ле-ния Рос-сий-ско-го Об-ще-ства Крас-но-го Кре-ста он был на-зна-чен по-мощ-ни-ком Глав-но-упол-но-мо-чен-но-го при дей-ству-ю-щих ар-ми-ях по ме-ди-цин-ской ча-сти. За-ни-мая эту до-ста-точ-но вы-со-кую адми-ни-стра-тив-ную долж-ность, док-тор Бот-кин ча-сто на-хо-дил-ся на пе-ре-до-вых по-зи-ци-ях. Во вре-мя вой-ны Ев-ге-ний Сер-ге-е-вич не толь-ко по-ка-зал се-бя пре-крас-ным вра-чом, но и про-явил лич-ные храб-рость и му-же-ство. Он на-пи-сал с фрон-та мно-же-ство пи-сем, из ко-то-рых со-ста-ви-лась це-лая кни-га - «Свет и те-ни рус-ско-япон-ской вой-ны 1904-1905 го-дов» Эта кни-га вско-ре бы-ла опуб-ли-ко-ва-на, и мно-гие, про-чи-тав ее, от-кры-ли для се-бя но-вые сто-ро-ны пе-тер-бург-ско-го вра-ча: его хри-сти-ан-ское, лю-бя-щее, без-гра-нич-но со-стра-да-тель-ное серд-це и непо-ко-ле-би-мую ве-ру в Бо-га. Им-пе-ра-три-ца Алек-сандра Фе-о-до-ров-на, про-чи-тав кни-гу Бот-ки-на, по-же-ла-ла, чтобы Ев-ге-ний Сер-ге-е-вич стал лич-ным док-то-ром Цар-ской се-мьи. В пас-халь-ное вос-кре-се-нье, 13 ап-ре-ля 1908 го-да, им-пе-ра-тор Ни-ко-лай II под-пи-сал указ о на-зна-че-нии док-то-ра Бот-ки-на лейб-ме-ди-ком Вы-со-чай-ше-го дво-ра.

Те-перь, по-сле но-во-го на-зна-че-ния, Ев-ге-ний Сер-ге-е-вич дол-жен был по-сто-ян-но на-хо-дить-ся при им-пе-ра-то-ре и чле-нах его се-мьи, его служ-ба при цар-ском дво-ре про-те-ка-ла без вы-ход-ных дней и от-пус-ков. Вы-со-кая долж-ность и бли-зость к Цар-ской се-мье не из-ме-ни-ли ха-рак-те-ра Е. С. Бот-ки-на. Он оста-вал-ся та-ким же доб-рым и вни-ма-тель-ным к ближ-ним, ка-ким был и рань-ше.

Ко-гда на-ча-лась Пер-вая ми-ро-вая вой-на, Ев-ге-ний Сер-ге-е-вич об-ра-тил-ся с прось-бой к го-су-да-рю на-пра-вить его на фронт для ре-ор-га-ни-за-ции са-ни-тар-ной служ-бы. Од-на-ко им-пе-ра-тор по-ру-чил ему оста-вать-ся при го-су-да-рыне и де-тях в Цар-ском Се-ле, где их ста-ра-ни-я-ми ста-ли от-кры-вать-ся ла-за-ре-ты. У се-бя до-ма в Цар-ском Се-ле Ев-ге-ний Сер-ге-е-вич так-же устро-ил ла-за-рет для лег-ко ра-не-ных, ко-то-рый по-се-ща-ла им-пе-ра-три-ца с до-че-ря-ми.

В фев-ра-ле 1917 го-да в Рос-сии про-изо-шла ре-во-лю-ция. 2 мар-та го-су-дарь под-пи-сал Ма-ни-фест об от-ре-че-нии от пре-сто-ла. Цар-ская се-мья бы-ла аре-сто-ва-на и за-клю-че-на под стра-жу в Алек-сан-дров-ском двор-це. Ев-ге-ний Сер-ге-е-вич не оста-вил сво-их цар-ствен-ных па-ци-ен-тов: он доб-ро-воль-но ре-шил на-хо-дить-ся с ни-ми, несмот-ря на то, что долж-ность его бы-ла упразд-не-на, и ему пе-ре-ста-ли вы-пла-чи-вать жа-ло-ва-нье. В это вре-мя Бот-кин стал для цар-ствен-ных уз-ни-ков боль-ше, чем дру-гом: он взял на се-бя обя-зан-ность был по-сред-ни-ком меж-ду им-пе-ра-тор-ской се-мьей и ко-мис-са-ра-ми, хо-да-тай-ствуя обо всех их нуж-дах.

Ко-гда Цар-скую се-мью бы-ло ре-ше-но пе-ре-вез-ти в То-больск, док-тор Бот-кин ока-зал-ся сре-ди немно-гих при-бли-жен-ных, ко-то-рые доб-ро-воль-но по-сле-до-ва-ли за го-су-да-рем в ссыл-ку. Пись-ма док-то-ра Бот-ки-на из То-боль-ска по-ра-жа-ют сво-им под-лин-но хри-сти-ан-ским на-стро-е-ни-ем: ни сло-ва ро-по-та, осуж-де-ния, недо-воль-ства или оби-ды, но бла-го-ду-шие и да-же ра-дость. Ис-точ-ни-ком это-го бла-го-ду-шия бы-ла твер-дая ве-ра во все-бла-гой Про-мысл Бо-жий: «Под-дер-жи-ва-ет толь-ко мо-лит-ва и го-ря-чее без-гра-нич-ное упо-ва-ние на ми-лость Бо-жию, неиз-мен-но на-шим Небес-ным От-цом на нас из-ли-ва-е-мую». В это вре-мя он про-дол-жал вы-пол-нять свои обя-зан-но-сти: ле-чил не толь-ко чле-нов Цар-ской се-мьи, но и про-стых го-ро-жан. Уче-ный, мно-го лет об-щав-ший-ся с на-уч-ной, ме-ди-цин-ской, адми-ни-стра-тив-ной эли-той Рос-сии, он сми-рен-но слу-жил, как зем-ский или го-род-ской врач, про-стым кре-стья-нам, сол-да-там, ра-бо-чим.

В ап-ре-ле 1918 го-да док-тор Бот-кин вы-звал-ся со-про-вож-дать цар-скую че-ту в Ека-те-рин-бург, оста-вив в То-боль-ске сво-их род-ных де-тей, ко-то-рых го-ря-чо и неж-но лю-бил. В Ека-те-рин-бур-ге боль-ше-ви-ки сно-ва пред-ло-жи-ли слу-гам по-ки-нуть аре-сто-ван-ных, но все от-ка-за-лись. Че-кист И. Ро-дзин-ский со-об-щал: «Во-об-ще од-но вре-мя по-сле пе-ре-во-да в Ека-те-рин-бург бы-ла мысль от-де-лить от них всех, в част-но-сти да-же до-че-рям пред-ла-га-ли уехать. Но все от-ка-за-лись. Бот-ки-ну пред-ла-га-ли. Он за-явил, что хо-чет раз-де-лить участь се-мьи. И от-ка-зал-ся».

В ночь с 16 на 17 июля 1918 го-да Цар-ская се-мья, их при-бли-жен-ные, в том чис-ле и док-тор Бот-кин, бы-ли рас-стре-ля-ны в под-ва-ле до-ма Ипа-тье-ва.

За несколь-ко лет до сво-ей кон-чи-ны Ев-ге-ний Сер-ге-е-вич по-лу-чил ти-тул потом-ствен-но-го дво-ря-ни-на. Для сво-е-го гер-ба он вы-брал де-виз: «Ве-рою, вер-но-стью, тру-дом». В этих сло-вах как бы скон-цен-три-ро-ва-лись все жиз-нен-ные иде-а-лы и устрем-ле-ния док-то-ра Бот-ки-на. Глу-бо-кое внут-рен-нее бла-го-че-стие, са-мое глав-ное - жерт-вен-ное слу-же-ние ближ-не-му, непо-ко-ле-би-мая пре-дан-ность Цар-ской се-мье и вер-ность Бо-гу и Его за-по-ве-дям во всех об-сто-я-тель-ствах, вер-ность до смер-ти. Та-кую вер-ность Гос-подь при-ем-лет как чи-стую жерт-ву и да-ет за нее выс-шую, небес-ную на-гра-ду: Будь ве-рен до смер-ти, и дам те-бе ве-нец жиз-ни ().

Молитвы

Молитва праведному Евгению Боткину, страстотерпцу

Святы́й сла́вный испове́дниче и страстоте́рпче Евге́ние! Ве́руем и упова́ем, я́ко страда́ньми и богоуго́дною жи́знию твое́ю стяжа́вый ве́лию ми́лость и дерзнове́ние у Го́спода Бо́га, не забы́л еси́ достоя́ния твоего́ земна́го, оте́чества на́шего, в не́мже обурева́еми есмы́, почитателие твои́, мно́гими напа́стьми вра́жиими и страстьми́ жите́йскими. Те́мже про́сим тя́: моли́твами и предста́тельством твои́м умоли́ Го́спода на́шего Иису́са Христа́, да изба́вит на́с от вся́ких бе́д и злы́х обстоя́ний, от вся́ких неду́гов и боле́зней и от все́х враго́в, ви́димых и неви́димых. О, вели́кий уго́дниче Бо́жий! Воздохни́ о на́с, гре́шных, ко Влады́це вся́ческих, да прости́т на́м вся́ согреше́ния на́ша и низпо́слет на ны́ благода́ть Всесвята́го Ду́ха, да преста́вше вся́каго сквернодейства, про́чее вре́мя живота́ на́шего во вся́ком благоче́стии и чистоте́ поживе́м и, та́ко благоугоди́вше Го́споду, сподо́бимся жи́зни вечноблаженныя, пою́ще и воспева́юще превели́кое милосе́рдие Бо́жие и твое́ ми́лостивое предста́тельство за на́с у Престо́ла Бо́жия во ве́ки веко́в. Ами́нь.

Молитва вторая праведному Евгению Боткину, страстотерпцу

О, пресла́вный страстоте́рпче Евге́ние, вели́кий уго́дниче Бо́жий, принеси́ на́шу сле́зную моли́тву Го́споду Бо́гу на́шему, уми́лостиви Его́ к на́м, гре́шным, да оты́мет гне́в сво́й пра́ведный и умири́т страну́ на́шу многострада́льную; да утверди́т благоде́нствие и тишину́, да низпо́слет на́м изоби́лие плодо́в земны́х и да возбрани́т враго́м на́шим оби́ду твори́ти си́рым и безпомо́щным. Те́мже, припа́дающе к ико́не твое́й, воспомина́ем с ве́рою страда́ния твоя́, за Христа́ претерпе́нная, и мо́лим тя́: не оста́ви на́с и испроси́ на́м у Го́спода блага́я вре́менная и ве́чная, да сла́вим просла́вльшаго тя́ Бо́га во ве́ки. Ами́нь.

Молитва третья праведному Евгению Боткину, страстотерпцу

О, всесла́вный страстоте́рпче, достохва́льный уго́дниче Христо́в, Це́ркви Правосла́вныя побо́рниче, новому́чениче и цели́телю святы́й Евге́ние! Прекло́ньше коле́на мо́лим тя́: при́зри на ны́, гре́шныя, к заступле́нию твоему́ прибега́ющия, услы́ши сие́ ма́лое моле́ние на́ше и те́плым твои́м предста́тельством умоли́ Всемилосе́рдаго Бо́га, Ему́ же ны́не предстои́ши со А́нгелы и все́ми святы́ми, да сохрани́т на́с в едине́нии Правосла́вныя Це́ркви и утверди́т в сердца́х на́ших живы́й ду́х пра́выя ве́ры и благоче́стия, и изба́вит на́с от вся́каго искуше́ния и пре́лести бесо́вския. По вели́цей любви́ твое́й, е́юже бли́жния твоя́ возлюби́л еси́, испроси́ у Всеще́драго Бо́га Оте́честву Твоему́ (и на́шему ку́пно) , ми́р и благоустрое́ние; все́м же на́м, недосто́йным, усе́рдно к тебе́ прибега́ющим, богоуго́дное и безмяте́жное житие́ и до́брую христиа́нскую кончи́ну, та́йн Бо́жиих причастною. О, святы́й засту́пниче на́ш не оста́ви на́с, слабых и безпомо́щных, мо́лимся за ны́ ко Го́споду и Спа́су На́шему Иису́су Христу́, да да́рует О́н, Всеще́дрый и Премилосе́рдый Госпо́дь на́ш, вся́, я́же к по́льзе вре́менней и ве́чней поле́зная и потре́бная; да не возда́ст на́м по де́лом на́шим, но по неизрече́нному человеколю́бию своему́ прости́т на́м грехи́ и согреше́ния на́ша, да изба́вят ны́ от вся́кия ну́жды и печа́ли, ско́рби и боле́зни; да ниспо́слет на́м благо́е наме́рение и си́лу подвиза́тися во исправле́нии жития́ на́шего, и в бу́дущем ве́це да сподо́бит на́с вни́ти в Ца́рствие Небе́сное и сла́вити ку́пно с тобо́ю Всесвято́е И́мя Отца́ и Сы́на и Свята́го Ду́ха во ве́ки веко́в. Ами́нь.

Каноны и Акафисты

Акафист святому новомученику врачу Евгению Боткину

Кондак 1

Икос 1

Радуйся, святый новомучениче Евгение, врачу благий и милостивый!

Кондак 2

Видя Христос Бог душу твою, всеславне Евгение, ко приятию слова Божия предуготованную, просвети тя благодатию своею, ты бо выну Пути, Истине и Жизни неизменно до кончины мученическия твоя следовал еси; ныне же веру соблюдши, яко верный воин Христов, радуешися в Небесном Отечестве, воспевая Господеви: «Аллилуия!»

Икос 2

Разумом твоим, честный Евгение, от дней юности твоея, образу служения отца твоего последуя, в искусстве врачевания возрастал еси, во всеучилище именитем трудяся усердно, паче же сего любовию к людем страждущим просиял еси, бедных безмедно врачуя и всего себе по завету апостольскому людем отдавая. Сице молим тя: преобрази души наша любовию милосердною, да возможем и мы тяготы ближних носити и служити има нелицемерне, выну в благодати Божией возратати, зовуще ти:

Радуйся, родителей именитых чадо благословенное;

Радуйся, на древе рода своего плодоносящею ветвию возцветший;

Радуйся, дарованный талант приумноживый;

Радуйся, правды и истины всегда искавый;

Радуйся, преподобному Агапиту в твердом уповании на Господа подражавый;

Радуйся, подобно Серафиму радость духовную стяжавый;

Радуйся, из глубины неверия извлекающий;

Радуйся, многих в разуме просвещающий;

Радуйся, святый новомучениче Евгение, врачу благий и милостивый!

Кондак 3

Сила Вышняго и Покров Царицы Небесныя осеняше тя, добронравный Евгение, в годину брани с Япониею языческою, егда горя любовию ко страждущим воином, ты служил еси им врачебным искусством, подражая Пантелеимону Целителю, не взирая на опасности и лишения, непрестанно в сердце Богу поя песнь: «Аллилуия!»

Икос 3

Имуще дар слова, от Бога тебе данный, прехвальный Евгение, врачуя телеса страждущих, ты не забывал еси и о душах их, утешая, вразумляя, наставляя и врачуя от маловерия, уныния и отчаяния злаго. Сие же убо ныне воспоминающе, просим тя: сотвори молитву за ны ко Врачу душ и телес, да и мы твоим предстательством избавим от скорбей временых и вечных, ведуще бо тя помощника неусыпна, умиленно вопием ти:

Радуйся, Единаго Христа всем сердцем возлюбивый;

Радуйся, яко милосердный самарянин, ближним послуживый;

Радуйся, надежду несомненную в души их влагавый;

Радуйся, от суеты многообразной ум наш освобождающий;

Радуйся, к познанию благого промысла Божия нас обращающий;

Радуйся, к неленностному творению молитвы привлекающий;

Радуйся, благоплодностью души наша наполняющий;

Радуйся, изможденных горестями житейскими укрепляющий;

Радуйся, святый новомучениче Евгение, врачу благий и милостивый!

Кондак 4

Бурю внутрь помыслов и страстей волны безбедно прешед, святый Евгение, обрел бо еси тихое пристанище Христа, Емуже неленостно во мнозе долготерпении поработал еси; сице молим тя: миром Господним наполни души наша, благомыслием озари умы, да удалимся мы от скверны греховныя и возможем выну следовати заветом Спасителя, воспевая Ему о тебе: «Аллилуия!»

Икос 4

Слышавше о тебе благоверная Царица Александра, яко, прехвальне Евгение, знанием врачевания иных превосходиши, яко с усердием и любовию воинам страждущим на поле брани послужил еси, призва тя к служению в чертоги своя; Царь же Николай саном лейб-медика тя почти. Мы же славяще Бога, возносящаго смиренных сердцем, и венчающаго их милостию и щедротами, взываем ти сице:

Радуйся, лютых и неисцельных недугов телесных врачевателю;

Радуйся, немощей и страстей душевных целителю;

Радуйся, всем приходящим к тебя благ преизобильный подателю;

Радуйся, терпением и мужеством души наша украшающий;

Радуйся, нас, алчущих и жаждущих правды, насыщающий;

Радуйся, сердца наша благодатию Божиею, вам данною, очищающий;

Радуйся, очи наши духовныя к зрению Бога изощряющий;

Радуйся, вражды и ссоры наша умиротворяющий;

Радуйся, святый новомучениче Евгение, врачу благий и милостивый!

Кондак 5

Боготечной звезде, путь ко Христу указующей подобен воистину явился, святый мучениче Евгение, ты бо во все дни земного жития твоего учеником, друзьям и врагом, а паче, ближним твоим являл еси образ добродетельнаго жития, ныне, мы, воспоминая подвизи твоя, радостно воспеваем Христу, всемогущему Врачу Душ и телес, выю твою своею благодатию укреплявшему, пение благодарственное: «Аллилуия!»

Икос 5

Видя паки страдания воинов во дни войны с Германиею, любовию же подвизаем купно с Царицею Александрою лечебницу преславную в Царском Селе сотворил еси, идеже многия люди страждущие исцеления духовное и телесное обретаху. Мы же, ныне вся сия поминающее, просим тя, святый Евгение, твоею молитвою исцели и нас, грешных, да благодарственне зовем ти:

Радуйся, врачам мысль благую на сердце полагающий;

Радуйся, в служении ближнему их присно укрепляющий;

Радуйся, больных в кротости и терпении утверждающий;

Радуйся, пути исцеления всем нам указующий;

Радуйся, оставленных врачами со одра болезни воздвизающий;

Радуйся, внутренний мрак душ наших светом Христовым озаряющий;

Радуйся, отступивших от правыя веры на путь спасения возвращающий;

Радуйся, блуждающих по морю жития сего мудре окормляющий;

Радуйся, святый новомучениче Евгение, врачу благий и милостивый!

Кондак 6

Проповедника тя благочестия яви Господь во граде Петрове и Селе Царском, паче же сих в пределех Сибирских, святый Евгение: кто бо не умилится, воспоминая великия твоя добродетели: мудрость и любы, кротость и терпение, молитву и милосердие, яко не токмо честным и благородным житием просиял еси, но и ближнему безмездно послужил еси, и веру Христову пред лицем власти богоборныя исповедал еси: темже мы, славяще Бога, дивнаго во святых своих поем: «Аллилуия!»

Икос 6

Возссиял еси светом веры несомненныя в годину исптытания лютаго, прехвальный Евгение, егда людие богоуступныя воздвигоша брань против Всемогущего Бога Нашего и Помазанника Его, в дни убо потече, яко вода кровь мученик и страстотерпцев, за Христа и правду Его умерщвляемых. Ты же, угодниче Божий, изгнание из града Петрова в Тобольск купно с Царем Николаем претерпел еси; сие же вспоминая ныне просим тебя: обнови веру и ожитвори надежду нашу, да зовем ти сице:

Радуйся, страх смерти и страданий великою верою в Воскресшего Бога низложивый;

Радуйся, на подвиг духовный, многих окрест тебе сущих воодушевивый;

Радуйся, от тлеющих углей ненависти души наша омывающий;

Радуйся, даром благости небесной нас обогощающий;

Радуйся, от злословия и осуждения уста наша оберегающий;

Радуйся, словом благим ближним служить научающий;

Радуйся, в каждом человеке видеть образ Божий сподвигающий;

Радуйся, милосердную любовь в сердцах воскрешающий;

Радуйся, святый новомучениче Евгение, врачу благий и милостивый!

Кондак 7

Хотя последовати Христу, подражал Ему всеусердно, прияв на себя иго Его, научился от Него кротости и смирению, возжелал еси всем сердцем твоим, блаженне Евгение, единому Господу работати, себе ни во чтоже вменил еси, труды к трудом в дусе кротости и смирения прилагая, дерзновение в молитве стяжал еси, ближних твоих призывая верно славити Бога, в Троице Единаго, и воспевати Ему: «Аллилуия!»

Икос 7

Новаго светильника дарова Господь Церкви Российской - Евгения, врача благоискуснаго и новомученика всеславнаго, ты бо, угодниче Божий, ныне в вышних пребываеши, но и нас, низших, не оставляеши твоими молитвами и предстательством у Христа - Царя славы и Господа Бога нашего. Сего ради, недоумеюще благохвалити тя по достоянию, со умилением сердца, из глубины души, к тебе взываем:

Радуйся, всех с верою приходящих к вам благодатно освящающий;

Радуйся, усердно призывающим вас помогающий;

Радуйся, светом твоим нашу тьму греховную разгоняющий;

Радуйся, теплотою любви твоея наша хладная сердца согревающий;

Радуйся, козни вражия предстательством твоим разрушающий;

Радуйся, сокровище мира духовнаго нам открывающий;

Радуйся, к свету Христову заблудшия наставляющий;

Радуйся, упованию христианскому верныя научающий;

Радуйся, святый новомучениче Евгение, врачу благий и милостивый!

Кондак 8

Странному и неизреченному смирению воплотившегося Бога Слова подражая, страстотерпче преславне, сам исполнился еси великаго смирения и незлобия, даже ко врагом народа и Царя твоих. Мы же ныне молим тя, угодниче Божий, представительством твоим небесным испроси и нам сия боголюбезныя добродетели, да не поработимся страстем греховным, но исполнимся духа любви и кротости к ближним нашим и благочестно воспоем Спасителю Нашему: «Аллилуйа!»

Икос 8

Весь исполнь любве Христовы, благоверный Евгение, не оставил еси венценосную семью в заточении суще, и с велию любовию послужил еси има аки врач благий и мудрый, аки сомолитвенник и наперсник верный, аки друг благоговейный, аки христианин Помазаннику Божиему. Мы любве и верности твоея последовати желая, таковыя похвалы с надеждою возносим ти:

Радуйся, томления в заточeнии от злочестивых богоотступников претерпевый;

Радуйся, в скорбех земных небрегший и радость небесную обретый;

Радуйся, от мрака земнаго к Небесному свету устремившийся;

Радуйся, вере правой и благочестию нас научающий;

Радуйся, надежду известную нам подавающий;

Радуйся, любовь нелицемерную в нас воспламеняющий;

Радуйся, в пренесении испытаний и гонений нас укрепляющий;

Радуйся, потемненныя грехми очеса душ наших светом евангельским просвещающий;

Радуйся, святый новомучениче Евгение, врачу благий и милостивый!

Кондак 9

Всем житием, милосерднаго служения и добродетелей многоразличных исполненнаго, твоим привлекл еси к себе велию благодать мученичества, благоверный болярине Евгение. Навыкл бо еси измлада прилеплятися Богови сердцем твоим, страстотерпче пречудный. Научи убо и ны, недостойныя, искати паче всего Царствия Божия, презирати же преходящая и тленная, воспевая во умилении Господеви: «Аллилуия!»

Икос 9

Ветии многовещанныя не возмогут по достоянию изрещи пречуднаго прославления памяти твоея, прехвальный страстотерпче Евгение; мы же, к покаянию тобою подвигаемии, благосердию твоему подражати хотяще, просим убо тя: утверди нас вере истиней твердо стояти, отврати сердца наша от кривды лжепророков рая земнаго, в истине евангельской утверди ны, силу зломыслия человеческаго твоима святыма молитвами поколеби и разруши, святый новомучениче, благостью и человеколюбием преобрази иссыхающия души, и прими многомилостивно величания сия:

Радуйся, к Распеншемуся нас ради на Кресте разум свой выну возводивший;

Радуйся, страдальческою кончиною вашею незлобие Агнца Божия проповедав-ший;

Радуйся, нести людям Христов свет призывающий;

Радуйся, благодатную силу исцеления просящим подающий;

Радуйся, от проказы греховныя нас избавляющий;

Радуйся, утешение благое в сердца низпосылающий;

Радуйся, упование на милосердие Божие благодатно вселяющий;

Радуйся, грехов оставление и в добродетельном житии укрепление нам подающий;

Радуйся, святый новомучениче Евгение, врачу благий и милостивый!

Кондак 10

Спасительнаго подвига твоего свершая течение, Евгение достохвальне, отвергл еси глаголы богоборцев, принуждавших тя Императора Николая, Царицу Александру и чад их оставити и служение иное прияти, ты бо, долгу врача и чести дворянской последуя, во славе с Царем боговенчанным пребыл еси и в горести ему верным служителем ему явился еси, на Господа Предвечнаго упование возлагая, чад своих Его промыслу предал еси, тако бо Авраамову надежду стяжал еси и верою Иову многострадальному уподобился еси. Ныне со всеми праведниками, от века в долину вечной радости исшедшими величаеши Отца Небеснаго пением всепобедным: «Аллилуия!»

Икос 10

Стена крепкая, ухищрениями диавола не одоленная, пребыл еси до конца, мучениче Христов Евгение, в доме Ипатиевом со царственными мучениками заключенный, взирая на начальника веры и совершителя Иисуса, за Ним бо последовал еси даже до смерти крестной, ведая убо яко Христос смертию своею смерть попра, и за него убиенныя вечно с Ним соцарствуют в обителех Отца Небеснаго. Почитая же святую кончину твою, поклоняемся неизследимому Промыслу Всевышняго, сподобльшаго тя причастника быти неизреченныя славы Своея в Иерусалиме Небесном, отонюдуже приклони ухо твое ко гласом нашим, взывающим ти сице:

Радуйся, нищий духом, яко твое есть Царствие Небесное;

Радуйся, скорбящий и плачущий, яко утешил тя Господь;

Радуйся, страдальче кроткий, яко Богом прославленный;

Радуйся, алчущий и жаждущий правды, яко насытивыйся;

Радуйся, милостивый к страждущим, яко Богом помилованный;

Радуйся, чистый сердцем, яко Бога ныне непосредственно зриши;

Радуйся, миротворче, сыном Божиим нареченный;

Радуйся, гонимый за правду, яко твое есть ныне Царствие Небесное;

Радуйся, святый новомучениче Евгение, врачу благий и милостивый!

Кондак 11

Пение непрестанное Иисусу Сладчайшему и Пречистей Его Матери возносяще, всеславный Евгение, благословляя убийц своих и моляще о прощении их, яко не ведают чью злую волю творят, сим и нас научая врагов своих благословляти, а не проклинати, воспевая богокрасную песнь: «Аллилуия!»

Икос 11

Светозарнаго светильника, елея молитвы чистыя преисполнена, и пламенем веры светло сияюща, воздвиже тя Господь, святый новомучениче Евгение, всем благочестивым христианом, благочестно память твою чтущим. Мы же, очами веры зрим тя в Троическом Свете в сонме святых, в крови Агнчей ризы своя убеливших, выну пребывающего и нам мира и благоденствия просящего. Сего ради с надеждою воспеваем ти сице:

Радуйся, со ангелы пресветлыми присно торжествующий;

Радуйся, Христа во житии и страданиях твоих возвеличивый;

Радуйся, к Царству Небесному узким путем восшествовавый;

Радуйся, в сонме новомучеников вечный покой и блаженство стяжавый;

Радуйся, от страстей и тягот душевных нас преславно освобождающий;

Радуйся, благия мысли и чувства в недоумении сущим внушающий;

Радуйся, от душепагубного зла нас отвращающий;

Радуйся, теплоту душевную христианам дарующий;

Радуйся, святый новомучениче Евгение, врачу благий и милостивый!

Кондак 12

Благодати обитaющей в тебе дивящеся, величaем тя, болярине Евгение: веруем, яко дела Божия на земли совершив, и страдания велия претерпев, ныне с Господем во обителех Его почивaеши, призирaя на нaс с высоты небеcныя, и приклоняя к нaм вышнее милоcердие. На твое заступлeние надеющеся, и на благодaтную помощь твою уповaюще, славословим Дивнаго во святых своих Бога: «Аллилуия!»

Икос 12

Воспевая дивное и праведное житие твое, дела милосердия, служение твое ближним твоим, вся подвиги твоя, иже верою верностию и трудом велием во славу Божию совершил еси, восхваляем, почитаем исповедничество твое, ублажаем и мученическую кончину твою, прехвальный Евгение, просим и молимся тебе, помози нам, святый заступниче, во многоразличныя искушения, борения и напасти впадающим. Наипаче же укрепи и научи нас, да возможем святому твоему житию подражатели быти и благодарственно восхвалим тя сице:

Радуйся, прaвило веры, и благочeстия образе всесовершeнный;

Радуйся, плaмень, благодатию Божеcтвеннаго Духа возжжeнный;

Радуйся, со семи новомучениками российскими торжествующий;

Радуйся, с царем Николаем пасху вечную торжествуяй;

Радуйся, с царицею Александрою Отца Небеснаго величаяй;

Радуйся, со царевнами святыми Матерь Божию восхвалящий;

Радуйся, с царевичем Алексием милость Божию к нам приклоняющий;

Радуйся, скорый послушниче всех с верою призывающих тя;

Радуйся, святый новомучениче Евгение, врачу благий и милостивый!

Кондак 13

О, предивный и преславный заступниче наш, достохвальный новомучениче Евгение! Приими ныне малое моление сие наше, во умилении сердец тебе возносимое, и умоли Господа нашего Иисуса Христа, да избавит ны от всякие напасти вражия, и сподобит нас в непрестанной молитве и покаянии веру Христову до конца сохранити и грядущая в Небесех благая улучити, воспевая Богу: «Аллилуия!»

Этот кондак читается трижды.

Икос 1

Ангел земный и человек небесный был еси, святый Евгение, от юности бо до самой кончины мученической неустанно Господеви работал еси, труды ко трудом прилагая и от силы в силу восходя, да прославится в тебе Христос, Врачующий души и телеса наша, Его же ради подвизался еси, Его же возлюбил еси, Его же Единого вожделе душа твоя, Его же ради страдания многи претерпел еси, Его же благодатию светло украшен еси. Сего ради тебе, на небеси и на земли прославленному вопием сице:

Радуйся, бодрости и трезвения предобрый учителю;

Радуйся, нерадения и праздности известный прогонителю;

Радуйся, трудолюбия, еже всякому благу утверждение, рачителю;

Радуйся, богобоязненных мирян скоропослушливый попечителю;

Радуйся, врачей похвало и новомучеников украшение;

Радуйся, невинно от пребеззаконных любовь к Христу пострадавый;

Радуйся, молитвам нашим, аще и немощным, с любовию внемлющий;

Радуйся, от всея души и сердца возносимая к вам прошения наша исполняющий;

Радуйся, святый новомучениче Евгение, врачу благий и милостивый!

Кондак 1

Избранный угодниче и страстотерпче Христов, Евгение преславне, пламенем любви Христовой разжигаемый, на камене веры процвел еси; многие скорби и кончину лютую со страстотерпцы царственными от богоборцев кротко претерпел еси, душу твою за веру и правду положил еси. Ныне всечестную твою память празднуще, похвальное пение приносим ти. Ты же, яко имеяй дерзновение ко Владыце небесе и земли, от всяких нас бед свободи, к тебе ныне зовущих:

Радуйся, святый новомучениче Евгение, врачу благий и милостивый!

Молитва первая

Святый славный исповедниче и страстотерпче Евгение! Веруем и уповаем, яко страданьми и богоугодною жизнию твоею стяжавый велию милость и дерзновение у Господа Бога, не забыл еси достояния твоего земнаго, отечества нашего, в немже обуреваеми есмы, почитателие твои, многими напастьми вражиими и страстьми житейскими. Темже просим тя: молитвами и предстательством твоим умоли Господа нашего Иисуса Христа, да избавит нас от всяких бед и злых обстояний, от всяких недугов и болезней и от всех врагов, видимых и невидимых. О великий угодниче Божий! Воздохни о нас, грешных, ко Владыце всяческих, да простит нам вся согрешения наша и низпослет на ны благодать Всесвятаго Духа, да преставше всякаго сквернодейства, прочее время живота нашего во всяком благочестии и чистоте поживем и, тако благоугодивше Господу, сподобимся жизни вечноблаженныя, поюще и воспевающе превеликое милосердие Божие и твое милостивое предстательство за нас у Престола Божия во веки веков. Аминь.

Молитва вторая

О, преславный страстотерпче Евгение, великий угодниче Божий, принеси нашу слезную молитву Господу Богу нашему, умилостиви Его к нам, грешным, да отымет гнев свой праведный и умирит страну нашу многострадальную; да утвердит благоденствие и тишину, да низпослет нам изобилие плодов земных и да возбранит врагом нашим обиду творити сирым и безпомощным. Темже, припадающе к иконе твоей, воспоминаем с верою страдания твоя, за Христа претерпенная, и молим тя: не остави нас и испроси нам у Господа благая временная и вечная, да славим прославльшаго тя Бога во веки. Аминь.

Молитва третья

О, всеславный страстотерпче, достохвальный угодниче Христов, Церкви Православныя поборниче, новомучениче и целителю святый Евгение! Преклоньше колена молим тя: призри на ны, грешныя, к заступлению твоему прибегающия, услыши сие малое моление наше и теплым твоим предстательством умоли Всемилосердного Бога, Ему же ныне предстоиши со Ангелы и всеми святыми, да сохранит нас в единении Православныя Церкви и утвердит в сердцах наших живый дух правыя веры и благочестия, и избавит нас от всякого искушения и прелести бесовския. По велицей любви твоей, еюже ближния твоя возлюбил еси, испроси у всещедрого Бога Отечеству Твоему (и нашему купно), мир и благоустроение; всем же нам, недостойным, усердно к тебе прибегающим, богоугодное и безмятежное житие и добрую христианскую кончину, тайн Божиих причастною. О, святый заступниче наш не остави нас, слабых и безпомощных, молимся за ны ко Господу и Спасу Нашему Иисусу Христу, да дарует Он, Всещедрый и Премилосердный Господь наш, вся, яже к пользе временней и вечней полезная и потребная; да не воздаст нам по делом нашим, но по неизреченному человеколюбию своему простит нам грехи и согрешения наша, да избавят ны от всякия нужды и печали, скорби и болезни; да ниспошлет нам благое намерение и силу подвизатися во исправлении жития нашего, и в будущем веце да сподобит нас внити в Царствие Небесное и славити купно с тобою Всесвятое Имя Отца и Сына и Святаго Духа во веки веков. Аминь.

Евгений Боткин родился 27 мая 1865 г. в Царском Селе, в семье выдающегося русского ученого и врача, основателя экспериментального направления в медицине Сергея Петровича Боткина. Его отец был придворным медиком императоров Александра II и Александра III.

В детстве он получил прекрасное образование и сразу был принят в пятый класс Петербургской классической гимназии. После окончания гимназии поступил на физико-математический факультет Петербургского университета, однако после первого курса решил стать врачом и поступил на приготовительный курс Военно-медицинской академии.

Врачебный путь Евгения Боткина начался в январе 1890 г. с должности врача-ассистента Мариинской больницы для бедных. Через год он уехал за границу с научными целями, учился у ведущих европейский ученых, знакомился с устройством берлинских больниц. В мае 1892 г. Евгений Сергеевич стал врачом Придворной Капеллы, а с января 1894 г. вернулся в Мариинскую больницу. Вместе с тем он продолжил научную деятельность: занимался иммунологией, изучал сущность процесса лейкоцитоза и защитные свойства форменных элементов крови.

В 1893 году он блестяще защитил диссертацию. Официальным оппонентом на защите был физиолог и первый нобелевский лауреат Иван Павлов.

С началом Русско-японской войны (1904) Евгений Боткин убыл в действующую армию добровольцем и стал заведующим медицинской частью Российского общества Красного Креста в Маньчжурской армии. По воспоминаниям очевидцев, несмотря на административную должность, он много времени проводил на передовой. За отличие в работе был награжден многими орденами, в том числе и боевыми офицерскими.

Осенью 1905 г. Евгений Сергеевич возвратился в Петербург и приступил к преподавательской работе в академии. В 1907 г. он был назначен главным врачом общины святого Георгия в столице. В 1907 г. после смерти Густава Гирша царская семья осталась без лейб-медика. Кандидатура нового лейб-медика была названа самой императрицей, которая на вопрос, кого бы она хотела видеть на этой должности, ответила: «Боткина». Когда ей сказали о том, что сейчас в Петербурге одинаково известны два Боткина, сказала: «Того, что был на войне!».

Боткин был старше своего августейшего пациента - Николая II - на три года. В обязанность лейб-медика входило лечение всех членов царской фамилии, что он тщательно и скрупулезно выполнял. Приходилось обследовать и лечить императора, обладавшего крепким здоровьем, великих княжон, болевших разными детскими инфекциями. Но главным объектом усилий Евгения Сергеевича был цесаревич Алексей, болевший гемофилией.

После февральского переворота 1917 года императорская семья была заключена в Александровском дворце Царского Села. Всем слугам и помощникам предложили по желанию покинуть узников. Но доктор Боткин остался с пациентами. Не пожелал он покинуть их и когда царскую семью было решено отправить в Тобольск. В Тобольске он открыл бесплатную медицинскую практику для местных жителей. В апреле 1918 года вместе с царской четой и их дочерью Марией доктора Боткина перевезли из Тобольска в Екатеринбург. В тот момент была еще возможность покинуть царскую семью, но медик их не оставил.

Иоганн Мейер, австрийский солдат, попавший в русский плен в годы Первой мировой войны и перешедший на сторону большевиков в Екатеринбурге, написал воспоминания «Как погибла царская семья». В книге он сообщает о сделанном большевиками предложении доктору Боткину оставить царскую семью и выбрать себе место работы, например, где-нибудь в московской клинике. Таким образом, один из всех заключенных дома особого назначения точно знал о скорой казни. Знал и, имея возможность выбора, предпочел спасению верность присяге, данной когда-то царю. Вот как это описывает Мейер: «Видите ли, я дал царю честное слово оставаться при нем до тех пор, пока он жив. Для человека моего положения невозможно не сдержать такого слова. Я также не могу оставить наследника одного. Как могу я это совместить со своей совестью? Вы все должны это понять».

Доктор Боткин был убит вместе со всей императорской семьёй в Екатеринбурге в Ипатьевском доме в ночь с 16 на 17 июля 1918 года.

В 1981 году вместе с другими расстрелянными в Ипатьевском доме был канонизирован Русской Православной Церковью Зарубежом.

СТРАСТОТЕРПЕЦ ЕВГЕНИЙ ВРАЧ (БОТКИН) – житие и икона

Евгений Сергеевич Боткин родился 27 мая 1865 года в Царском Селе Санкт-Петербургской губернии в семье известного русского врача-терапевта, профессора Медико-хирургической академии Сергея Петровича Боткина. Он происходил из купеческой династии Боткиных, представители которой отличались глубокой православной верой и благотворительностью, помогали Православной Церкви не только своими средствами, но и своими трудами. Благодаря разумно организованной системе воспитания в семье и мудрой опеке родителей в сердце Евгения уже с детских лет были заложены многие добродетели, в том числе великодушие, скромность и неприятие насилия. Его брат Петр Сергеевич вспоминал: «Он был бесконечно добрым. Можно было бы сказать, что пришел он в мир ради людей и для того, чтобы пожертвовать собой».

Евгений получил основательное домашнее образование, которое позволило ему в 1878 году поступить сразу в пятый класс 2-й Санкт-Петербургской классической гимназии. В 1882 году Евгений окончил гимназию и стал студентом физико-математического факультета Санкт-Петербургского университета. Однако уже на следующий год, сдав экзамены за первый курс университета, он поступил на младшее отделение открывшегося приготовительного курса императорской Военно-медицинской академии. Его выбор медицинской профессии с самого начала носил осознанный и целенаправленный характер. Петр Боткин писал о Евгении: «Профессией своей он избрал медицину. Это соответствовало его призванию: помогать, поддерживать в тяжелую минуту, облегчать боль, исцелять без конца». В 1889 году Евгений успешно окончил академию, получив звание лекаря с отличием, и с января 1890 года начал свою трудовую деятельность в Мариинской больнице для бедных.

В 25 лет Евгений Сергеевич Боткин вступил в брак с дочерью потомственного дворянина Ольгой Владимировной Мануйловой. В семье Боткиных выросло четверо детей: Дмитрий (1894–1914), Георгий (1895–1941), Татьяна (1898–1986), Глеб (1900–1969).

Одновременно с работой в больнице Е. С. Боткин занимался наукой, его интересовали вопросы иммунологии, сущности процесса лейкоцитоза. В 1893 году Е. С. Боткин блестяще защитил диссертацию на степень доктора медицины. Через 2 года Евгений Сергеевич был командирован за границу, где проходил практику в медицинских учреждениях Гейдельберга и Берлина. В 1897 году Е. С. Боткин был удостоен звания приват-доцента по внутренним болезням с клиникой. На своей первой лекции он сказал студентам о самом важном в деятельности врача: «Пойдемте все с любовью к больному человеку, чтобы вместе учиться, как быть ему полезными». Служение медика Евгений Сергеевич считал истинно христианским деланием, он имел религиозный взгляд на болезни, видел их связь с душевным состоянием человека. В одном из своих писем к сыну Георгию, он выразил свое отношение к профессии медика как к средству познания Божией премудрости: «Главный же восторг, который испытываешь в нашем деле… заключается в том, что для этого мы должны все глубже и глубже проникать в подробности и тайны творений Бога, причем невозможно не наслаждаться их целесообразностью и гармонией и Его высшей мудростью».
С 1897 года Е. С. Боткин начал свою врачебную деятельность в общинах сестер милосердия Российского Общества Красного Креста. 19 ноября 1897 года он стал врачом в Свято-Троицкой общине сестер милосердия, а с 1 января 1899 года стал также главным врачом Санкт-Петербургской общины сестер милосердия в честь святого Георгия. Главными пациентами общины святого Георгия являлись люди из беднейших слоев общества, однако врачи и обслуживающий персонал подбирались в ней с особенной тщательностью. Некоторые женщины высшего сословия трудились там простыми медсестрами на общих основаниях и считали почетным для себя это занятие. Среди сотрудников царило такое воодушевление, такое желание помогать страждущим людям, что георгиевцев сравнивали иногда с первохристианской общиной. Тот факт, что Евгения Сергеевича приняли работать в это «образцовое учреждение», свидетельствовал не только о его возросшем авторитете как врача, но и о его христианских добродетелях и добропорядочной жизни. Должность главного врача общины могла быть доверена только высоконравственному и верующему человеку.

В 1904 году началась русско-японская война, и Евгений Сергеевич, оставив жену и четверых маленьких детей (старшему было в то время десять лет, младшему – четыре года), добровольцем отправился на Дальний Восток. 2 февраля 1904 года постановлением Главного управления Российского Общества Красного Креста он был назначен помощником Главноуполномоченного при действующих армиях по медицинской части. Занимая эту достаточно высокую административную должность, доктор Боткин часто находился на передовых позициях. Во время войны Евгений Сергеевич не только показал себя прекрасным врачом, но и проявил личные храбрость и мужество. Он написал с фронта множество писем, из которых составилась целая книга – «Свет и тени русско-японской войны 1904–1905 годов» Эта книга вскоре была опубликована, и многие, прочитав ее, открыли для себя новые стороны петербургского врача: его христианское, любящее, безгранично сострадательное сердце и непоколебимую веру в Бога. Императрица Александра Феодоровна, прочитав книгу Боткина, пожелала, чтобы Евгений Сергеевич стал личным доктором Царской семьи. В пасхальное воскресенье, 13 апреля 1908 года, император Николай II подписал указ о назначении доктора Боткина лейб-медиком Высочайшего двора.

Теперь, после нового назначения, Евгений Сергеевич должен был постоянно находиться при императоре и членах его семьи, его служба при царском дворе протекала без выходных дней и отпусков. Высокая должность и близость к Царской семье не изменили характера Е. С. Боткина. Он оставался таким же добрым и внимательным к ближним, каким был и раньше.

Когда началась Первая мировая война, Евгений Сергеевич обратился с просьбой к государю направить его на фронт для реорганизации санитарной службы. Однако император поручил ему оставаться при государыне и детях в Царском Селе, где их стараниями стали открываться лазареты. У себя дома в Царском Селе Евгений Сергеевич также устроил лазарет для легко раненых, который посещала императрица с дочерями.

В феврале 1917 года в России произошла революция. 2 марта государь подписал Манифест об отречении от престола. Царская семья была арестована и заключена под стражу в Александровском дворце. Евгений Сергеевич не оставил своих царственных пациентов: он добровольно решил находиться с ними, несмотря на то, что должность его была упразднена, и ему перестали выплачивать жалованье. В это время Боткин стал для царственных узников больше, чем другом: он взял на себя обязанность был посредником между императорской семьей и комиссарами, ходатайствуя обо всех их нуждах.

Когда Царскую семью было решено перевезти в Тобольск, доктор Боткин оказался среди немногих приближенных, которые добровольно последовали за государем в ссылку. Письма доктора Боткина из Тобольска поражают своим подлинно христианским настроением: ни слова ропота, осуждения, недовольства или обиды, но благодушие и даже радость. Источником этого благодушия была твердая вера во всеблагой Промысл Божий: «Поддерживает только молитва и горячее безграничное упование на милость Божию, неизменно нашим Небесным Отцом на нас изливаемую». В это время он продолжал выполнять свои обязанности: лечил не только членов Царской семьи, но и простых горожан. Ученый, много лет общавшийся с научной, медицинской, административной элитой России, он смиренно служил, как земский или городской врач, простым крестьянам, солдатам, рабочим.

В апреле 1918 года доктор Боткин вызвался сопровождать царскую чету в Екатеринбург, оставив в Тобольске своих родных детей, которых горячо и нежно любил. В Екатеринбурге большевики снова предложили слугам покинуть арестованных, но все отказались. Чекист И. Родзинский сообщал: «Вообще одно время после перевода в Екатеринбург была мысль отделить от них всех, в частности даже дочерям предлагали уехать. Но все отказались. Боткину предлагали. Он заявил, что хочет разделить участь семьи. И отказался».

В ночь с 16 на 17 июля 1918 года Царская семья, их приближенные, в том числе и доктор Боткин, были расстреляны в подвале дома Ипатьева.
За несколько лет до своей кончины Евгений Сергеевич получил титул потомственного дворянина. Для своего герба он выбрал девиз: «Верою, верностью, трудом». В этих словах как бы сконцентрировались все жизненные идеалы и устремления доктора Боткина. Глубокое внутреннее благочестие, самое главное – жертвенное служение ближнему, непоколебимая преданность Царской семье и верность Богу и Его заповедям во всех обстоятельствах, верность до смерти. Такую верность Господь приемлет как чистую жертву и дает за нее высшую, небесную награду: Будь верен до смерти, и дам тебе венец жизни (Откр. 2, 10).

В 1917 году жителям Тобольска необычайно повезло. У них появился свой врач: не только столичного образования и воспитания, но и всегда, в любую минуту готовый прийти больным на помощь, к тому же безвозмездно. Сибиряки посылали за доктором сани, конные упряжки, а то и полный выезд: шутка ли, личный врач самого императора и его семьи! Бывало, правда, что у больных не находилось транспорта: тогда доктор в генеральской шинели со споротыми знаками отличия перебирался через улицу, увязая по пояс в снегу, и все-таки оказывался у постели страждущего.

Лечил он лучше местных врачей, а платы за лечение не брал. Но сердобольные крестьянки совали ему то туесок с яичками, то пласт сала, то мешок кедровых орехов или жбанчик меда. С подарками доктор возвращался в губернаторский дом. Там новая власть дер-жала под стражей отрекшегося от престола государя с семьей. Двое детей доктора тоже томились в заключении и были такие же бледные и прозрачные, как четыре великие княжны и маленький цесаревич Алексей . Проходя мимо дома, где содержалась царская семья, многие крестьяне становились на колени, клали земные поклоны, скорбно крестились, как на икону.

Выбор императрицы

Среди детей знаменитого Сергея Петровича Боткина , основателя нескольких крупных направлений в медицине, лейб-медика двух российских самодер-жцев, младший сын Евгений ничем особенным, казалось, не блистал. Он мало общался со своим прославленным отцом, но пошел по его стопам, как и старший брат, ставший профессором Медико-хирургической академии. Евгений достойно окончил медицинский факультет, защитил докторскую диссертацию по свойствам крови, женился и добровольцем отправился на Русско-японскую войну. Это был его первый опыт военно-полевой терапии, первое столкновение с жестокой реальностью. Потрясенный увиденным, он писал жене подробные письма, которые позже были опубликованы как «Записки о русско-японской войне».

На это произведение обратила внимание императрица Александра Федоровна . Боткину была пожалована аудиенция. Никто не знает, о чем говорила наедине августейшая особа, страдающая не только от хрупкости своего здоровья, но более всего - от тщательно скрываемой неизлечимой болезни сына, наследника русского престола.

После встречи Евгению Сергеевичу было предложено занять должность царского лейб-медика. Возможно, сыграли роль его работы по изучению крови, но, скорее всего, императрица угадала в нем знающего, ответственного и самоотверженного человека.

В центре справа налево Е. С. Боткин, В. И. Гедройц, С. Н. Вильчиковский. На переднем плане императрица Александра Фёдоровна с великими княжнами Татьяной и Ольгой. Фото: Public Domain

Для себя - ничего

Именно так объяснял Евгений Боткин своим детям изменения в их жизни: несмотря на то, что семья доктора переехала в прекрасный коттедж, поступила на казенное обеспечение, могла участвовать в дворцовых мероприятиях, он сам себе уже не принадлежал. Несмотря на то, что его жена вскоре покинула семью, все дети выразили желание остаться с отцом. Но он виделся с ними редко, сопровождая царскую семью на лечение, отдых, в дипломатических поездках. Дочь Евгения Боткина Татьяна в 14 лет стала хозяйкой в доме и управляла расходами, выдавая средства на покупку обмундирования и обуви старшим братьям. Но никакие отлучки, никакие тяготы нового образа жизни не могли разрушить те теплые и доверительные отношения, которые связывали детей и отца. Татьяна называла его «неоцененный папочка» и впоследствии добровольно последовала за ним в ссылку, считая, что у нее есть только один долг - быть рядом с отцом и делать то, что ему понадобится. Так же нежно, почти по-родственному относились к Евгению Сергеевичу и царские дети. В воспоминаниях Татьяны Боткиной содержится рассказ о том, как великие княжны сливали ему из кувшина воду, когда он лежал с больной ногой и не мог встать, чтобы вымыть руки перед осмотром пациентки.

Многие однокурсники и родственники завидовали Боткину, не понимая, как непроста его жизнь на этом высоком посту. Известно, что Боткин резко отрицательно относился к личности Распутина и даже отказался принять его больного у себя дома (но сам съездил к нему оказать помощь). Татьяна Боткина считала, что улучшение здоровья наследника при посещении «старца» наступало как раз тогда, когда Евгений Сергеевич уже провел лечебные мероприятия, укрепившие здоровье мальчика, а Распутин приписывал этот результат себе.

Последние слова

Когда государю предложили выбрать себе небольшую свиту для сопровождения его в ссылку, из указанных им генералов согласился только один. К счастью, нашлись верные слуги среди других, и они последовали за царской семьей в Сибирь, а некоторые и приняли мученическую смерть вместе с последними Романовыми. Среди них был Евгений Сергеевич Боткин. Для этого лейб-медика не было вопроса выбора своей судьбы - он его сделал давно. В глухие месяцы под арестом Боткин не только лечил, укреплял, духовно поддерживал своих пациентов, но и выполнял роль домашнего учителя - царственные супруги решили, что образование детей не должно прерываться, и все заключенные занимались с ними по какому-нибудь предмету.

Его собственные младшие дети Татьяна и Глеб жили неподалеку в съемном доме. Великие княжны и императрица Александра Федоровна посылали открытки, записки, маленькие подарочки, сделанные своими руками, чтобы скрасить трудную жизнь этих ребят, по собственному желанию последовавших в ссылку за отцом. С «папочкой» дети могли видеться всего несколько часов в день. Но и от того времени, когда его отпускали из-под ареста, Боткин выкраивал возможность посетить больных сибиряков и радовался внезапно открывшейся возможности широкой практики.

В Екатеринбург, где состоялась казнь, Татьяну и Глеба не пустили, они остались в Тобольске. Долго ничего не слышали об отце, а узнав, не могли поверить.

Евгений Боткин почитается как святой врач, исполнивший самое высшее предназначение по отношению к своим пациентам, отдавший им все свои силы и саму жизнь…

В ССЫЛКЕ

В 1917 году жителям Тобольска необычайно повезло. У них появился свой врач: не только столичного образования и воспитания, но и всегда, в любую минуту готовый прийти больным на помощь, к тому же безвозмездно. Сибиряки посылали за доктором сани, конные упряжки, а то и полный выезд: шутка ли, личный врач самого императора и его семьи! Бывало, правда, что у больных не находилось транспорта: тогда доктор в генеральской шинели со споротыми знаками отличия перебирался через улицу, увязая по пояс в снегу, и все-таки оказывался у постели страждущего.

Лечил он лучше местных врачей, а платы за лечение не брал. Но сердобольные крестьянки совали ему то туесок с яичками, то пласт сала, то мешок кедровых орехов или жбанчик меда. С подарками доктор возвращался в губернаторский дом. Там новая власть дер-жала под стражей отрекшегося от престола государя с семьей. Двое детей доктора тоже томились в заключении и были такие же бледные и прозрачные, как четыре великие княжны и маленький цесаревич Алексей. Проходя мимо дома, где содержалась царская семья, многие крестьяне становились на колени, клали земные поклоны, скорбно крестились, как на икону.

ВЫБОР ИМПЕРАТРИЦЫ

Среди детей знаменитого Сергея Петровича Боткина, основателя нескольких крупных направлений в медицине, лейб-медика двух российских самодер-жцев, младший сын Евгений ничем особенным, казалось, не блистал. Он мало общался со своим прославленным отцом, но пошел по его стопам, как и старший брат, ставший профессором Медико-хирургической академии. Евгений достойно окончил медицинский факультет, защитил докторскую диссертацию по свойствам крови, женился и добровольцем отправился на Русско-японскую войну. Это был его первый опыт военно-полевой терапии, первое столкновение с жестокой реальностью. Потрясенный увиденным, он писал жене подробные письма, которые позже были опубликованы как «Записки о русско-японской войне».

На это произведение обратила внимание императрица Александра Федоровна. Боткину была пожалована аудиенция. Никто не знает, о чем говорила наедине августейшая особа, страдающая не только от хрупкости своего здоровья, но более всего - от тщательно скрываемой неизлечимой болезни сына, наследника русского престола.

После встречи Евгению Сергеевичу было предложено занять должность царского лейб-медика. Возможно, сыграли роль его работы по изучению крови, но, скорее всего, императрица угадала в нем знающего, ответственного и самоотверженного человека.

В центре справа налево Е. С. Боткин, В. И. Гедройц, С. Н. Вильчиковский. На переднем плане императрица Александра Фёдоровна с великими княжнами Татьяной и Ольгой

ДЛЯ СЕБЯ - НИЧЕГО

Именно так объяснял Евгений Боткин своим детям изменения в их жизни: несмотря на то, что семья доктора переехала в прекрасный коттедж, поступила на казенное обеспечение, могла участвовать в дворцовых мероприятиях, он сам себе уже не принадлежал. Несмотря на то, что его жена вскоре покинула семью, все дети выразили желание остаться с отцом. Но он виделся с ними редко, сопровождая царскую семью на лечение, отдых, в дипломатических поездках. Дочь Евгения Боткина Татьяна в 14 лет стала хозяйкой в доме и управляла расходами, выдавая средства на покупку обмундирования и обуви старшим братьям. Но никакие отлучки, никакие тяготы нового образа жизни не могли разрушить те теплые и доверительные отношения, которые связывали детей и отца. Татьяна называла его «неоцененный папочка» и впоследствии добровольно последовала за ним в ссылку, считая, что у нее есть только один долг - быть рядом с отцом и делать то, что ему понадобится. Так же нежно, почти по-родственному относились к Евгению Сергеевичу и царские дети. В воспоминаниях Татьяны Боткиной содержится рассказ о том, как великие княжны сливали ему из кувшина воду, когда он лежал с больной ногой и не мог встать, чтобы вымыть руки перед осмотром пациентки.

Многие однокурсники и родственники завидовали Боткину, не понимая, как непроста его жизнь на этом высоком посту. Известно, что Боткин резко отрицательно относился к личности Распутина и даже отказался принять его больного у себя дома (но сам съездил к нему оказать помощь). Татьяна Боткина считала, что улучшение здоровья наследника при посещении «старца» наступало как раз тогда, когда Евгений Сергеевич уже провел лечебные мероприятия, укрепившие здоровье мальчика, а Распутин приписывал этот результат себе.

Лейб-медик Е.С. Боткин с дочерью Татьяной и сыном Глебом. Тобольск. 1918 г.

ПОСЛЕДНИЕ СЛОВА

Когда государю предложили выбрать себе небольшую свиту для сопровождения его в ссылку, из указанных им генералов согласился только один. К счастью, нашлись верные слуги среди других, и они последовали за царской семьей в Сибирь, а некоторые и приняли мученическую смерть вместе с последними Романовыми. Среди них был Евгений Сергеевич Боткин. Для этого лейб-медика не было вопроса выбора своей судьбы - он его сделал давно. В глухие месяцы под арестом Боткин не только лечил, укреплял, духовно поддерживал своих пациентов, но и выполнял роль домашнего учителя - царственные супруги решили, что образование детей не должно прерываться, и все заключенные занимались с ними по какому-нибудь предмету.

Его собственные младшие дети Татьяна и Глеб жили неподалеку в съемном доме. Великие княжны и императрица Александра Федоровна посылали открытки, записки, маленькие подарочки, сделанные своими руками, чтобы скрасить трудную жизнь этих ребят, по собственному желанию последовавших в ссылку за отцом. С «папочкой» дети могли видеться всего несколько часов в день. Но и от того времени, когда его отпускали из-под ареста, Боткин выкраивал возможность посетить больных сибиряков и радовался внезапно открывшейся возможности широкой практики.

В Екатеринбург, где состоялась казнь, Татьяну и Глеба не пустили, они остались в Тобольске. Долго ничего не слышали об отце, а узнав, не могли поверить.

Екатерина Каликинская