Давыдов любимые темы и мотивы лирики. Из любовной лирики дениса давыдова. К моей пустыне

Литературная деятельность Давыдова выразилась в целом ряде стихотворений и в нескольких прозаических статьях.

Успешные партизанские действия в войну 1812 прославили его, и с тех пор он создает себе репутацию «певца-воина», действующего в поэзии «наскоком», как на войне. Эта репутация поддерживалась и друзьями Давыдова, в том числе и Пушкиным. Однако «военная» поэзия Давыдова ни в какой мере не отражает войны: он воспевает быт тогдашнего гусарства. Вино, любовные интриги, буйный разгул, удалая жизнь - вот содержание их.

В таком духе написаны «Послание Бурцову», «Гусарский пир», «Песня», «Песня старого гусара». Важно заметить что именно в вышеперечисленных работах своих Давыдов проявил себя как новатор русской литературы, впервые использовав в рассчитанном на широкий круг читателей произведении профессионализмы (например в описании гусарского быта используются гусарские названия предметов одежды, личной гигиены, названия оружия). Это новаторство Давыдова напрямую повлияло на творчество Пушкина, который продолжил эту традицию.

Наряду со стихотворениями вакхического и эротического содержания у Давыдова были стихотворения в элегическом тоне, навеянные, с одной стороны, нежной страстью к дочери пензенского помещика Евгении Золотаревой, с другой - впечатлениями природы. Сюда относится большая часть лучших его произведений последнего периода, как-то: «Море», «Вальс», «Речка».

Кроме оригинальных произведений, у Давыдова были и переводные - из Арно, Виже, Делиля, Понс-де-Вердена и подражания Вольтеру, Горацию, Тибуллу.

В степных пензенских краях вместе с ощущением беспредельной воли и простора к Денису Васильевичу совершенно нежданно пришла и на целых три года закружила, как ослепительно-лихая весенняя гроза, его последняя, неистовая, самозабвенная, безрассудная, счастливая и мучительная любовь... Все случилось как-то само собой. Однажды на святочной неделе он, заснеженный и веселый, примчался за двести верст в село Богородское навестить своего сослуживца и подчиненного по партизанскому отряду, бывшего гусара-ахтырца Дмитрия Бекетова и здесь встретился и познакомился с его племянницей, 22-летней Евгенией Золотаревой, приходившейся через московское семейство Сонцовых дальней родственницей Пушкину. Живая, общительная, легкая и остроумная, с блестящими темными глазами, похожими на спелые вишни, окропленные дождевой влагой, в глубине которых, казалось, таилась какая-то зазывная восточная нега, она буквально в одно мгновение очаровала славного поэта-партизана. К тому же, как оказалось, Евгения хорошо знала о всех его подвигах по восторженным рассказам дяди и была без ума от его стихов, особенно от любовных элегий, которые прекрасно читала наизусть...

Обоюдный интерес с первой же встречи обернулся взаимной симпатией. Дальше - больше. Воспламенившиеся чувства вспыхнули с неудержимой силой.

Денис Васильевич, конечно, помнил о том, что стоит на пороге своего пятидесятилетия, что давным-давно женат, что у него уже шестеро детей и репутация примерного семьянина, и тем не менее ничего не мог поделать с нахлынувшим на него и яростно захлестнувшим все его существо любовным порывом, который по своему прямодушию он не собирался скрывать ни от любимой, ни от всего белого света:

Я вас люблю так, как любить вас должно:

Наперекор судьбы и сплетней городских,

Наперекор, быть может, вас самих,

Томящих жизнь мою жестоко и безбожно.

Я вас люблю не оттого, что вы

Прекрасней всех, что стан ваш негой дышит,

Уста роскошествуют и взор Востоком пышет,

Что вы -- поэзия от ног до головы!

Я вас люблю без страха, опасенья

Ни неба, ни земли, ни Пензы, ни Москвы, --

Я мог бы вас любить глухим, лишенным зренья...

Я вас люблю затем, что это -- вы!..

Любовь к Евгении Золотаревой явилась для Давыдова великой бедой и великим, ни с чем не сравнимым счастьем. Три года этой любви, как сам он говорил впоследствии, были краткими, как три мгновения, но вместили в себя три нескончаемые, заново прожитые жизни. Все, что выпало ему, он испытал полной мерой -- и восторженное упоение юной красотой, и тяжелый гнев и ледяной холод оскорбленной жены; и мечтательный полет души и змеиное шипение сплетен; и головокружительное кипение страсти и горько-трезвое осознание непреодолимости суровых жизненных обстоятельств... Пожалуй, никогда прежде он не испытывал и такого бурного прилива творческих сил, как в эти три года.

«Без шуток, от меня так и брызжет стихами, - признавался он в одном из писем Вяземскому. - Золотарева как будто прорвала заглохший источник. Последние стихи сам скажу, что хороши, и оттого не посылаю их тебе, что боюсь, как бы они не попали в печать, чего я отнюдь не желаю... Уведомь, в кого ты влюблен? Я что-то не верю твоей зависти моей помолоделости; это отвод. Да и есть ли старость для поэта? Я, право, думал, что век сердце не встрепенется и ни один стих из души не вырвется. Золотарева все поставила вверх дном: и сердце забилось, и стихи явились, и теперь даже текут ручьи любви, как сказал Пушкин. A propos 1, поцелуй его за эпиграф в «Пиковой даме», он меня утешил воспоминанием обо мне...»

Последний, неистовый и страстный роман Давыдова, конечно, с самого начала был обречен на печальную развязку. Так он и закончится. Не в силах ничего изменить в их отношениях, они будут рваться друг к другу и понимать, что соединение двух сердец невозможно, будут писать пылкие сбивчивые письма, мучиться разлукой и ревностью. Наконец Евгения в отчаянии выйдет замуж за немолодого отставного драгунского офицера Василия Осиповича Мацнева. А Денис Васильевич, как говорится в таких случаях, смиренно возвратится в свое твердое семейное лоно.

Но памятью об этой любви останется большой лирический цикл стихотворений, искренний, пылкий и нежный, посвященный Евгении Дмитриевне Золотаревой, о котором восхищенный Белинский впоследствии напишет:

«Страсть есть преобладающее чувство в песнях любви Давыдова; но как благородна эта страсть, какой поэзии и грации исполнена она в этих гармонических стихах. Боже мой, какие грациозно-пластические образы!»…

Представленный Давыдовым гусар – это был, собственно, первый в русской литературе живой образ воина, воссозданный путём словесного творчества. В стихах «поэта-воина» фактически нет ни одного описания сражения (какие есть у «невоинов» Батюшкова или Пушкина). Он часто ограничивается упоминанием неких «опорных» деталей военного быта («Сабля, водка, конь гусарский…») и охотнее воспевает не «сечу», а «биваки»…

Использовались Давыдовым и гиперболы, например, с непременной «водкой», столь «ухарски» потребляемой на пирушках: «Ставь бутылки перед нами…». Усы – с самых ранних стихов поэта – стали своеобразным символом гусара – «честью гусара»: «С закрученными усами…», «И с проседью усов…». Ещё более пестрят этими самыми «усами» стихотворные послания к Давыдову: «усатый запевала», «и закрутив с досады ус», «усатый воин». Благодаря этому образу понятие «гусар» стало нарицательным и даже расширительным: в обиход вошли слова «гусарить» («молодцевать из похвальбы, франтить молодечеством». – Вл. Даль) и «гусаристый»… Козьме Пруткову принадлежит шутливый, но очень глубокий афоризм: «Если хочешь быть красивым, поступи в гусары».

Денис Васильевич был отнюдь не прочь «погусарить» и в стихах, и в прозе. Стихи свои он сам называл «крутыми», что проявлялось в особенной «взбалмошности» их языка и стиля: «понтируй, как понтируешь, фланкируй, как фланкируешь… («Гусарский пир», 1804). В «Песне старого гусара» (1817), упрекая гусар молодого поколения в отступлении от былых идеалов, автор восклицает: «Говорят: умней они.… Но что слышим от любого? Жомини да Жомини! А об водке – ни полслова!».

Лирика Давыдова по интонации стремительная, темпераментная, по речи непринуждённая, нарочито огрублённая гусарским жаргоном, - реакция на гладкопись салонной поэзии сентиментализма. Яркий её образец – стихотворение «Решительный вечер», (1818), в котором есть такие выражения: «как зюзя натянуся», «напьюсь свинья свиньёй», «пропью прогоны с кошельком». Давыдов в начальную поэтическую пору воспевал безудержное разгулье с легкомысленно резвыми харитами: «Пей, люби да веселися!» («Гусарский пир», 1804).

«Солдатская» лексика производит в такого рода стихах впечатление условности, благодаря тому, что бытовые словечки, реалии взяты не всерьёз, а стилизованы под «солдатскую» песню: «Между славными местами устремимся дружно в бой!». До Давыдова в «распашных» стихах отсутствовало героическое начало. У Давыдова гусарские пиры не имели самодовлеющего интереса, они всегда приподнимались над уровнем бытовых «шалостей», отсутствовали описания сражений: «Выпьем же и поклянёмся, что проклятью предаёмся…» («Бурцову»).

Б.М. Эйхенбаум, рассматривая давыдовскую «гусарщину» с т. зр. развития батального жанра, указал на появление «личностной позы», конкретной фигуры «поэта-воина» в стихах Давыдова. К этому можно добавить, что новизна давыдовских стихов заключалась в новой мотивировке героики. В его стихах впервые делается упор на личный склад характера, на то, что можно назвать натурой. Для Давыдова главное – не поразить эффектом «военных» словечек, а блеснуть «натурой» гусара, умеющего мертвецки пить и жизнерадостно умирать, лихого забияки и в то же время героя.

«Отчаянность» характера воспринималась после стихов Дениса Давыдова как нечто неотделимое от военной героики. Вот почему и Давыдов, и его друзья и почитатели упорно стремились к отождествлению давыдовского гусара с самим поэтом. Давыдов даже несколько стилизовал свою жизнь под свои песни, всячески культивировал представление о себе как о «коренном гусаре» («Песня старого гусара»). Грибоедов, восторженно отзываясь об уме Давыдова, не забывает упомянуть и об его «гусарской» натуре: «Нет здесь, нет эдакой буйной и умной головы, я это всем твержу; все они, сонливые меланхолики, не стоят выкурки из его трубки».

Создавал свои первые гусарские стихотворения задолго до того, как в России начались дебаты о романтизме. Когда уже в первой половине 1820-х годов «парнасский атеизм», как называл его Пушкин, стал предметом горячих споров, Давыдов, в отличие от Пушкина, Вяземского, Кюхельбекера, Рылеева и многих других, не проявил интереса к теоретической стороне вопроса. Практически же его поэзия развивалась в русле романтического движения. Давыдов имеет право считаться одним из создателей русского романтизма.

Удивительно у Давыдова то, что самыми «экзотическими» оказываются в его поэзии вещи простые и обыкновенные. Этим Давыдов открыл доступ в лирику реалиям жизни.

Узость «гусарского» взгляда на мир компенсируется плотностью бытовой основы, в которой крайне нуждалась лирика («Бурцову. Призывание на пунш»). О Давыдове можно сказать, что он не всегда отдыхал на «кулях с овсом» и не всегда гляделся, вместо зеркала, в сталь своей «ясной сабли». Но кули с овсом, лошади, стаканы с пуншем, кивера, доломаны, ташки и даже усы, которые полагались гусару по форме, были непреложными реалиями гусарского образа жизни.

Множество эпигонов подхватили давыдовскую манеру, перепевая усы и кивера, трубочные затяжки, фланкировку и пунш. У Давыдова слова не подчиняются друг другу: в контексте не происходит взаимодействия лексических тонов. Этот поэт – противник однотонности, по-разному свойственной Батюшкову и Жуковскому.

У Давыдова колорит одних слов не оказывает влияния на другие; для него существует принципиальная разница между словами разного стиля и она. Он даже стремится к тому, чтобы контрасты были заметны: «Ради Бога и… арака //Посети домишко мой!». В этом послании к Бурцову Давыдов тремя точками разделяет «бога» с «араком» (водкой). Во втором послании парадоксальность давыдовских словосочетаний выступает уже как безоговорочная закономерность его стиля: «В благодетельном араке //Зрю спасителя людей». Героические маршевые интонации сменяются шутливыми или эпикурейскими. Неровность стиля резко подчёркивается:

Пусть мой ус, краса природы,

Чернобурый, в завитках,

Иссечётся в юны годы

И исчезнет, яко прах!

(«Бурцову. В дымном поле, на биваке…»)

Соседство «усов» и «бога», «бога» и «водки» не преследует сатирических или «богоборческих» целей, как, например, в героико-комических поэмах XVIII века. У Давыдова цели иные. Стилистические толчки отражают душевную порывистость «автора» и острые изломы его жизни: «Он часто с грозным барабаном // Мешает звук любовных слов…» («Гусар»).

Давыдов очень часто применяет в лирике разностопный стих, гораздо чаще, чем Батюшков, Жуковский и Пушкин. Поэтический синтаксис Давыдова, его интонации также отличаются разнообразием переходов, переключений из одной тональности в другую. Уравнивание слов несвойственно методу Давыдова и в лучших его произведениях применяется в особых целях. Этот принцип Давыдову чужд, как чужды ему гармоничность и поэтизация. Он дорожит лексической окраской «простонародных» слов. Позиция Давыдова была близка крыловской.

Одна из основных особенностей стихов Дениса Давыдова состоит в том, что они основаны на принципе «устной» речи. Устная интонация и лексика определяют специфику Давыдова и отличие его от Батюшкова и Жуковского. Принцип устной речи впервые Давыдовым был применён в «гусарских» стихах, первоначально и не претендовавших занять место в литературе.

Само по себе наличие разговорной – «гусарской» или «простонародной» - лексики ещё недостаточно для обновления содержания лирики. Новое содержание, концепция действительности осуществляется в лирике непременно и как новая конструкция, новое соотношение значащих форм. Очень велика при этом роль интонации и поэтического синтаксиса.

В позднем творчестве Давыдова есть несколько чисто лирических стихотворений, по своей художественной силе не уступающих его прославленной «гусарщине». Это другой полюс поэзии Дениса Васильевича, где нет «экзотики» и иронии, а также внешних эффектов. Здесь господствует простота, выразительные средства очень скупы. Глубоко звучат песенные интонации:

Не пробуждай, не пробуждай

Моих безумств и исступлений

И мимолётных сновидений

Не возвращай, не возвращай!

(Романс «Не пробуждай, не пробуждай…»)

Поэзия Давыдова оказала влияние на многих поэтов первой трети XIX века: А.С. Пушкина, П.А. Вяземского, Н.М. Языкова. По свидетельству Юзефовича, Пушкин говорил, что Денис Давыдов «дал ему почувствовать ещё в лицее возможность быть оригинальным». В свою очередь поэзия Пушкина оказала большое влияние на развитие творчества Давыдова, которого справедливо относят к поэтам пушкинской плеяды.

Отправить свою хорошую работу в базу знаний просто. Используйте форму, расположенную ниже

Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.

Министерство образования и науки РФ

Государственное Образовательное Учреждение Высшего Профессионального Образования

«Тобольский Государственный Педагогический Институт им. Д.И.Менделеева».

Кафедра русского языка и литературы

ГУСАРСКАЯ ТЕМА В ЛИРИКЕ Д.В.ДАВЫДОВА

Выполнил (а): Студентка 22 группы

Турнаева Елена Викторовна

Проверил (а): Тарабукина Ю.А.

Тобольск - 2006 год

I. Введение

II. Основная часть

III. Заключение

IV. Используемая литература

ВВЕДЕНИЕ

Денис Васильевич Давыдов (1784-1839) вошёл в литературу как создатель «гусарской лирики». Его первые стихи, отражавшие либерально-дворянское вольномыслие, привлекали горячим патриотизмом, возмущением деспотией, смелыми сатирическими выпадами против царя («Голова и ноги», 1803; «Река и зеркало»), презрением к высшему, вельможному свету, к придворной знати («Договоры», 1807; «Моя песня», 1811; «Болтун красноречивый», 1816 -1818; «На князя П.И. Шаликова», 1826; «Гусарская исповедь», 1830).

Давыдов создал всего около пятнадцати «гусарских» песен и посланий. Объём его творчества вообще невелик, но след, оставленный им в русской поэзии, неизгладим.

Давыдов, один из организаторов и руководителей партизанского движения Отечественной войны 1812 года, заслужил известность также и в качестве военного писателя и мемуариста.

Умер Денис Васильевич неожиданно, но, успев, правда, совершить много воинских подвигов и деяний во имя славной памяти великой войны. И всё же в «двойных» определениях типа «поэт-воин», «поэт-партизан», на первое место выступает понятие «поэт». «Сын Аполлонов…».

Денис Давыдов

Я не поэт, я - партизан, казак. Я иногда бывал на Пинде, но наскоком…

Денис Давыдов - «Ответ», 1826

Денис Васильевич Давыдов был самым настоящим, самым знаменитым партизаном Отечественной войны.

Ни один из русских поэтов не удостоился при жизни такого количества дружеских посланий и посвящений. И почти во всех - удивление странным, противоестественным соединением поэзии и войны. А ещё более странное единение - поэта и воина - почему-то не казалось удивительным. «Давыдов, воин и поэт! // И в мире и в боях равно ты побеждаешь…» (С. Нечаев, 1816).

Это вечное «приложение»: «поэт-партизан», «поэт-воин», «певец-витязь», «певец-гусар». В отношении к Д.Давыдову сочетания подобного рода стали настолько привычны, что мы перестали замечать их несочетаемость.

Именно с Денисом Давыдовым и с его поэзией связано и наше особенное культурологическое отношение к самому понятию «гусар». До появления его стихотворений в сознании русского человека «гусары» («легкоконные воины». - Вл. Даль) ничем не отличались от «улан», «драгун», «кирасир» или «гренадёр». Служба в гусарских войсках поначалу вовсе не была престижной: тот же Давыдов начал служить в куда более привилегированном Кавалергардском полку - и лишь в 1804 году, за сочинение противоправительственных басен, был «понижен» рангом и сослан в Белорусский гусарский полк. Но в этом же году стало расходиться в многочисленных списках его стихотворение, положившее начало особенному отношению к гусарам. Стихотворение это было посвящено лихому буяну А.П. Бурцову, старшему сослуживцу автора, - и если бы не это стихотворение, то имя Бурцова, пьяницы и гуляки, ничем более себя не прославившего, давно бы кануло в вечность…

Представленный Давыдовым гусар - это был, собственно, первый в русской литературе живой образ воина, воссозданный путём словесного творчества. В стихах «поэта-воина» фактически нет ни одного описания сражения (какие есть у «невоинов» Батюшкова или Пушкина). Он часто ограничивается упоминанием неких «опорных» деталей военного быта («Сабля, водка, конь гусарский…») и охотнее воспевает не «сечу», а «биваки»…

Использовались Давыдовым и гиперболы, например, с непременной «водкой», столь «ухарски» потребляемой на пирушках: «Ставь бутылки перед нами…». Усы - с самых ранних стихов поэта - стали своеобразным символом гусара - «честью гусара»: «С закрученными усами…», «И с проседью усов…». Ещё более пестрят этими самыми «усами» стихотворные послания к Давыдову: «усатый запевала», «и закрутив с досады ус», «усатый воин». Благодаря этому образу понятие «гусар» стало нарицательным и даже расширительным: в обиход вошли слова «гусарить» («молодцевать из похвальбы, франтить молодечеством». - Вл. Даль) и «гусаристый»… Козьме Пруткову принадлежит шутливый, но очень глубокий афоризм: «Если хочешь быть красивым, поступи в гусары».

Барон Генрих Вениаминович Жомини (1779-1869) был генералом, французом на русской службе, слыл за известного военного теоретика; Давыдов, сам занимавшийся теорией партизанской войны, полемизировал с установками этого самого Жомини… Но стихи стали знамениты вовсе не этим намёком на полемику: необычное противопоставление не просто запомнилось, а врезалось в память, входило в бытовой обиход, превращалось в пословицу (впоследствии повторённую Вяземским и Пушкиным, Толстым и Лениным). И не будь этих стихов - кто бы сейчас вспомнил о генерале Жомини!.. Пожалуй, ни одному из русских поэтов судьба не даровала такой «гусаристой» биографии.

Лирика Давыдова по интонации стремительная, темпераментная, по речи непринуждённая, нарочито огрублённая гусарским жаргоном, - реакция на гладкопись салонной поэзии сентиментализма. Яркий её образец - стихотворение «Решительный вечер», (1818), в котором есть такие выражения: «как зюзя натянуся», «напьюсь свинья свиньёй», «пропью прогоны с кошельком». Давыдов в начальную поэтическую пору воспевал безудержное разгулье с легкомысленно резвыми харитами: «Пей, люби да веселися!» («Гусарский пир», 1804).

Б.М. Эйхенбаум, рассматривая давыдовскую «гусарщину» с т. зр. Развития батального жанра, указал на появление «личностной позы», конкретной фигуры «поэта-воина» в стихах Давыдова. К этому можно добавить, что новизна давыдовских стихов заключалась в новой мотивировке героики. В его стихах впервые делается упор на личный склад характера, на то, что можно назвать натурой. Для Давыдова главное - не поразить эффектом «военных» словечек, а блеснуть «натурой» гусара, умеющего мертвецки пить и жизнерадостно умирать, лихого забияки и в то же время героя.

Узость «гусарского» взгляда на мир компенсируется плотностью бытовой основы, в которой крайне нуждалась лирика («Бурцову. Призывание на пунш»). О Д. Давыдове можно сказать, что он не всегда отдыхал на «кулях с овсом» и не всегда гляделся, вместо зеркала, в сталь своей «ясной сабли». Но кули с овсом, лошади, стаканы с пуншем, кивера, доломаны, ташки и даже усы, которые полагались гусару по форме, были непреложными реалиями гусарского образа жизни.

Множество эпигонов подхватили давыдовскую манеру, перепевая усы и кивера, трубочные затяжки, фланкировку и пунш. У Давыдова слова не подчиняются друг другу: в контексте не происходит взаимодействия лексических тонов. Этот поэт - противник однотонности, по-разному свойственной Батюшкову и Жуковскому.

Пусть мой ус, краса природы,

Чернобурый, в завитках,

Иссечётся в юны годы

И исчезнет, яко прах!

(«Бурцову. В дымном поле, на биваке…»)

Само по себе наличие разговорной - «гусарской» или «простонародной» - лексики ещё недостаточно для обновления содержания лирики. Новое содержание, концепция действительности осуществляется в лирике непременно и как новая конструкция, новое соотношение значащих форм. Очень велика при этом роль интонации и поэтического синтаксиса.

Не пробуждай, не пробуждай

Моих безумств и исступлений

И мимолётных сновидений

Не возвращай, не возвращай!

(Романс «Не пробуждай, не пробуждай…»)

заключение

Декабрист М.В. Юзефович, рассказывая об одной из своих литературных бесед с Пушкиным, вспоминал: «Я раз сделал Пушкину вопрос, всегда меня занимавший: как он не поддался тогдашнему обаянию Жуковского и Батюшкова и, даже в самых первых своих опытах, не сделался подражателем ни того, ни другого? Пушкин мне отвечал, что этим он обязан Денису Давыдову, который дал ему почувствовать ещё в Лицее возможность быть оригинальным».

Русская поэзия начала ЧЙЧ века была вообще богата литературными «масками»: «балладник» Жуковский, «повеса» Батюшков, «язвительный поэт» Вяземский, «буйный студент» Языков… Но «гусар-партизан» Давыдов явился раньше всех, - и маска эта сразу же привлекла своей открытой свободой чувств и деяний.

Число стихов, посвящённых Давыдову его современниками, едва ли не превосходит число его собственных стихотворений.

Неожиданный для русской поэзии «допушкинского» времени сплав своеобразного героя с новаторской стилистической системой делал Давыдова фактически поэтом без «подражателей»: он раз навсегда утвердил своё право на собственное, только ему принадлежащее место в русской литературе: «Пусть загремят войны перуны, я в этой песне виртуоз!».

Библиография

1. История русской литературы XIX века (первая половина). Учебник для студентов пед. ин-тов. - М., «Просвещение», 1973.

2. Кошелёв В.А. О жизни и творчестве Дениса Давыдова //Литература в школе. - 1996. - № 3 - с. 21-34.

3. Ревякин А.И. История русской литературы XIX века. Первая половина. Учеб. пособие для студентов пед. ин-тов. - М., «Просвещение», 1977.

4. Семенко И.М. Поэты пушкинской поры. - М., «Художественная литература», 1970.

Подобные документы

Краткий биографический очерк жизни выдающегося военного командира В.Д. Давыдова. Его знакомство с Суворовым, значение данного обстоятельства в дальнейшей судьбе мальчика. Начало военной карьеры и участие в Отечественной войне 1812 г. Творчество Давыдова.

реферат , добавлен 30.03.2014

Ни один из русских поэтов не удостоился при жизни такого количества дружеских посланий и посвящений - поэт-партизан, поэт-воин, певец-витязь, певец-гусар. Именно с Денисом Давыдовым и с его поэзией связано особенное отношение к самому понятию "гусар".

реферат , добавлен 20.05.2008

Комплекс гусарских мотивов в литературе первой половины XIX века. Некоторые черты Дениса Давыдова в характеристике его героя. Буяны, кутилы, повесы и гусарство в прозе А.А. Бестужева (Марлинского), В.И. Карлгофа, в "Евгении Онегине" и прозе А.С. Пушкина.

дипломная работа , добавлен 01.12.2017

С.А. Есенин - представитель русской новокрестьянской поэзии и лирики, на позднем периоде - имажинизма. Биография, начало творчества, личная жизнь. Тема любви к Родине в лирике поэта. Участие в деятельности Суриковского литературно-музыкального кружка.

презентация , добавлен 14.12.2013

Творческое становление А. Ахматовой в мире поэзии. Изучение её творчества в области любовной лирики. Обзор источников вдохновения для поэтессы. Верность теме любви в творчестве Ахматовой 20-30 годов. Анализ высказываний литературных критиков о её лирике.

реферат , добавлен 05.02.2014

Жизненный путь Анны Андреевны Ахматовой и загадка популярности ее любовной лирики. Традиции современников в творчестве А. Ахматовой. "Великая земная любовь" в ранней лирике. Ахматовское "я" в поэзии. Анализ любовной лирики. Прототипы лирических героев.

реферат , добавлен 09.10.2013

Краткая биография Н. Заболоцкого. Основные периоды творчества поэта, характерные черты каждого из них. Диапазон идей лирики Н.А. Заболоцкого, ее философичность. Основы натурфилософской концепции. Значение поэзии Заболоцкого для русской философской лирики.

реферат , добавлен 24.04.2009

Начало творческого становления А. Ахматовой в мире поэзии. Анализ любовной лирики поэтессы. Отображение женской души в ее стихах. Характерные черты ее поэтической манеры. Любовь – "Пятое время года". Верность теме любви в творчестве поэтессы 20-30 гг.

реферат , добавлен 11.01.2014

Общее описание различных взглядов на развитие натурфилософии в русской поэзии. Литературный анализ категории "поэтической вселенной" в лирике А.Ю. Шадринова. Особенности построения пространственно-временной модели природного мира в творчестве автора.

курсовая работа , добавлен 24.05.2017

Зарождение и рассвет творчества Ф. Тютчева и А. Фета. Анализ общих признаков и образных параллелей присущих каждому поэту. Романтизм как литературное направление лирики Ф. Тютчева. А. Фет как певец русской природы. Философский характер их лирики.

Поэзия Дениса Давыдова отличается самобытностью и оригинальностью. А.С. Пушкин, высоко ценивший талант поэта, называл его среди своих учителей.

«Я не поэт, а партизан, казак / Я иногда бывал на Пинде, но наскоком» - писал о себе Давыдов («Ответ», 1826). Так начинает формироваться миф о том, что поэзия Давыдова – это всего лишь одна из сторон бурной жизни бесшабашного гусара, который сочиняет стихи как бы между прочим: в перерыве между сражениями, на биваке, во время дружеских пирушек. Эта легенда подкреплялась и поэтами-современниками: А.С. Пушкин, Е.А. Баратынский, П.А. Вяземский и многие другие обращались к Д.Давыдову с поэтическими посланиями, адресованными прежде всего лихому рубаке-гусару, а только затем – поэту.

Творчество Дениса Давыдова не исчерпывается только «гусарской» лирикой, он пробовал свои силы в разных жанрах, но наибольших успехов он достиг в жанрах послания, элегии, песни, романса. Да собственно «гусарская» лирика Давыдова не одномерна, она представляет собой реализацию целого комплекса тем: это и тема верности воинскому братству, дружбе, тема войны и человека на войне, тема житейских радостей и удовольствий.

Жанр послания привлекает Д. Давыдова прежде всего тем, что он позволяет совмещать различные стороны жизни человека: от самых высоких до самых обыденных, бытовых. Ситуация дружеской беседы, которую предполагает жанр послания, утверждает право человека на внутреннюю независимость, веселье и счастье. Так, в послании «Бурцову» (1804) лирический герой Давыдова – лихой гусар, который веселится вместе со своими боевыми друзьями, наполняет «обширны чаши / В шуме радостных речей», с напускной бравадой говорит о своих прошлых и будущих подвигах. Но все это нарочитое гусарство – внешнее, на самом деле лирический герой Давыдова – человек горячо и искренне любящий свое Отечество, готовый в любой момент встать на его защиту. Его способность веселиться, радоваться каждому мгновению бытия только подчеркивает его способность полностью отдаться упоению боем:

… Но чу! гулять не время!

К коням, брат, и ногу в стремя,

Саблю вон – и в сечу! Вот

Пир иной нам Бог дает,

И шумней, и веселее…

Ну-тка, кивер набекрень,

И – ура! Счастливый день.

В стихотворении «Гусарская исповедь» (1832) лирический герой Давыдова вновь отдает дань шумным гусарским забавам: «Люблю разгульный шум, умов, речей пожар / И громогласные шампанского оттычки», но суть истинного гусарства для Давыдова заключается не столько во внешних проявлениях молодечества, сколько в феномене гусарского братства: «И я спешу в мою гусарскую семью», в семью, где каждый может быть самим собой. Если в свете, где «тело и душа под прессом,/ Где спесь да подлости, вельможа да холоп», человек обречен держать свою «откровенность в кандалах», то гусарское братство обеспечивает каждому столь необходимую каждому человеку внутреннюю свободу: «Роскошествуй, веселая толпа,/ В живом и братском своеволье».

Еще один излюбленный жанр Давыдова – жанр песни – позволил поэту как нельзя более точно передать дух гусарской жизни. Вероятно, поэтому кредо поэта-гусара наиболее четко сформулировано в «Песне» (1815):

Я люблю кровавый бой,

Я рожден для службы царской!

Сабля, водка, конь гусарской,

С вами век мне золотой!

Лирический герой Давыдова не может представить себе спокойную жизнь и «конец под балдахином», его жизнь и смерть «средь мечей», где человек не думает о смерти, все его мысли подчинены одной цели – послужить «нашей матушке России».

При описании жизни гусара поэт прибегает к просторечиям, использует военный жаргон. Несомненным новатором Давыдов выступил при создании картин военного быта, шумного удалого офицерского досуга.

Герой Давыдова - прямой и искренний человек, верный в дружбе. Он способен любить искренне и самозабвенно. Любовная лирика Д. Давыдова наиболее ярко представлено в жанре элегии. Лирический герой страдает от неразделенного чувства, от ревности, от разлуки с любимой, которая кажется ему совершенством, почти богиней. Он готов служить ей, даже не надеясь на взаимное чувство. Лихой герой превращается в робкого, трепетного влюбленного: «Не надо ничего - / Ни рая, ни земли! Мой рай найду с тобою!»

Замечательным образцом любовной лирики Давыдова по праву считается стихотворение «Романс» (1834) , в котором поэт вспоминает о своей возлюбленной, чувство к которой он пронес через всю свою жизнь:

Не повторяй мне имя той,

Которой память – мука жизни,

Как на чужбине песнь отчизны

Изгнаннику земли родной.

Особое место в творчестве Давыдова занимает историческая элегия «Бородинское поле» (1829), в которой поэт раскрывает новую грань своего таланта, представая перед читателем как человек, умудренный опытом, способный к глубоким философским размышлениям о мире и о себе. Вечно живущая в сознании Давыдова память о подвиге русского народа на Бородинском поле позволяет ему обрести особый ракурс видения современности. Лирический герой с глубокой печалью замечает, что все то, что придавало смысл его жизни – гусарское братство, ратные подвиги во славу Родины, великие победы русского оружия – уходят в прошлое, они не востребованы в современном мире: «Мой меч из рук моих упал. Мою судьбу / Попрали сильные». Скорбью проникнуты заключительные строки элегии, лирический герой завидует судьбе павших на Бородинском поле, не познавших разочарований, не испытавших горечи забвения.

Денис Давыдов известен и как прозаик, оставивший интереснейшие воспоминания о встрече с Наполеоном, о героях Отечественной войны 1812 года, о партизанском движении. Труды Давыдова, посвященные проблемам стратегии и тактики партизанской войны, не утратили своей значимости до настоящего времени.

Статья посвящена актуальности подготовки словарей языка русских поэтов XIX века, в частности представителей «пушкинской плеяды». Обосновывается необходимость подобных словарей для литературоведов, лингвистов, а также рядовых читателей, поскольку многое в языке русской художественной литературы прошлого к сегодняшнему дню стало архаичным и малопонятным для читательского восприятия. В статье описывается новый исследовательский проект авторов, направленный на подготовку алфавитно-частотного (с элементами толкования) «Словаря поэтического языка Д.В. Давыдова». Лирика поэта, как и его военная публицистика, мемуаристика, пользовались большой популярностью у современников и читателей последующего времени. Особенно интересны в этом плане творческие связи Д.В. Давыдова с А.С. Пушкиным. В словаре планируется отразить словник поэта, используемые им собственные имена, представить рейтинг наиболее употребительных лексем, дать толкования архаичных, редких и окказиональных слов, малоизвестных онимов. Данный словарь – в ряду других изданных словарей языка писателей – будет способствовать созданию информационной базы для разнообразных филологических исследований.

Д.В. Давыдов

А.С. Пушкин

словарь языка писателя

писательская лексикография

алфавитно-частотные словари

1. Ахмедьяров К.К. Язык и стиль произведений Дениса Давыдова: (Стилистическая система писателя): Автореф. дис. канд. филол. наук. Алма-Ата, 1979. – 25 с.

2. Васильев Н.Л. Словарь языка А.И. Полежаева. – Саранск: Изд-во Мордов. ун-та, 2001. – 88 с.

3. Васильев Н.Л. Словари языка писателей как источник изучения поэтики русской литературы XIX века // Проблемы изучения лирики в школе: К 200-летию со дня рождения Ф.И. Тютчева. – Арзамас: АГПИ, 2003. – С. 152–162.

4. Васильев Н.Л. Словари языка поэтов пушкинского времени: проект будущего, проекция прошлого… // II Международная конференция «Русский язык и литература в международном образовательном пространстве: современное состояние и перспективы». Гранада, 8–10 сент. 2010 г.: В 2 т. – Granada: Robiños – 1860, S.A. (Madrid), 2010. – Т. II. – С. 2006–2010.

5. Васильев Н.Л. Словарь поэтического языка Н.П. Огарева. – Саранск: Изд-во Мордов. ун-та, 2013. – 124 с.

6. Васильев Н.Л. Теория языка. Русистика. История советской лингвистики. – М.: Ленанд, 2015. – 368 с.

7. Васильев Н.Л., Жаткин Д.Н. О проекте «Словаря языка А.А.Дельвига» // Проблемы авторской и общей лексикографии: Материалы Междунар. науч. конф. – Брянск; М.: РИО БГУ, 2007. – С. 106-109.

8. Васильев Н.Л., Жаткин Д.Н. О проекте «Словаря поэтического языка П.А. Вяземского» // Проблемы истории, филологии, культуры. – 2009. – № 2. – С. 841–845.

9. Васильев Н.Л., Жаткин Д.Н. Словарь языка А.А. Дельвига. – М.: Флинта; Наука, 2009. – 148 с.

10. Васильев Н.Л., Жаткин Д.Н. Словарь Н.М. Языкова. – М.: Флинта; Наука, 2013. – 120 с.

11. Васильев Н.Л., Жаткин Д.Н. Словарь поэтического языка П.А. Вяземского (с приложением малоизвестных и непубликовавшихся его стихотворений). – М.: Флинта; Наука, 2015. – 424 с.

12. Давыдов Д.В. Стихотворения / Вступ. ст., сост., подгот. текста и прим. В.Э. Вацуро. – Л.: Сов. писатель, 1984. – 240 с.

13. Жаткин Д.Н. Актуальные вопросы подготовки словарей языка писателей пушкинского времени (на материале языка А.А. Дельвига) // IV Житниковские чтения: Актуальные проблемы лексикографирования науч. иссл.: Материалы межвуз. науч. конф. (20–21 апр. 2000 г.): В 2 ч. – Челябинск: Изд-во ЧГУ, 2000. – Ч. 1. – С. 217–225.

14. Жаткин Д.Н., Васильев Н.Л. «Словарь языка А.А. Дельвига»: теоретические и прикладные аспекты писательской лексикографии // Проблемы прикладной лингвистики: Сб. ст. международной научно-практической конференции. – Пенза: Приволжский дом знаний, 2007. – С. 51–54.

15. Жаткин Д.Н., Васильев Н.Л. Об источниках «Словаря поэтического языка П.А. Вяземского» // Поэтика художественного текста: Материалы Междунар. заочн. науч. конф.: В 2 т. – Борисоглебск: [Борисоглеб. гос. пед. ин-т], 2008. – Т. 2: Русская филология вчера и сегодня. С. 15–27.

16. Жаткин Д.Н., Васильев Н.Л. К вопросу об источниках «Словаря поэтического языка П.А. Вяземского» // Известия высших учебных заведений. Поволжский регион: Гуманитарные науки. 2009. – № 3. – С. 90–103.

17. Савин О.М. Пенза литературная. – Саратов: Привож. кн. изд-во, 1984. – 352 с.

18. Словарь языка Пушкина: В 4 т. / Отв. ред. В.В. Виноградов; сост.: С.И. Бернштейн, А.Д. Григорьева, Н.Н. Иванова и др. – М.: Гос. изд-во иностр. и нац. словарей, 1956–1961.

19. Частотный словарь языка М.Ю. Лермонтова / Под ред. В.В. Бородина, А.Я. Шайкевича; сост.: А.А. Авдеева, В.В. Бородин, Н.Я. Быкова и др. // Лермонтовская энциклопедия. – М.: Сов. энциклопедия, 1981. – С. 717–774.

1. «Словарь поэтического языка Д.В. Давыдова» продолжает разрабатываемую нами серию алфавитно-частотных словарей русских писателей прошлого, в частности поэтов «пушкинской плеяды» . Цель подобных справочников - предоставить литературоведам и лингвистам необходимую лексико-статистическую информацию, касающуюся словоупотребления классиков .

Авторские словари отличаются по своей типологии [см., напр.: 20]. Данный словарь развивает традиции, заложенные «Частотным словарем языка М.Ю. Лермонтова» , дополняя их новыми лексикографическими веяниями, поиском компромисса между информационными возможностями алфавитно-частотных и обычных писательских словарей [см., напр.: 18]. Последние нередко содержат избыточную информацию о значениях известных лексем, часто стандартном их использовании, не отражают системно имена собственные, а также ранжированную частотность употребления слов и онимов. Внушительные по объему, они порой малоинформативны. Впрочем, разновидности писательских словарей не «конфликтуют» между собой, а скорее дополняют друг друга; во всяком случае, алфавитно-частотные словари в какой-то мере компенсирует лексикографические лакуны в традиционной авторской лексикографии.

В указанном словаре будут отражены сведения о конкретных лексемах и именах собственных, употребленных Д.В. Давыдовым, активности их использования в произведениях поэта, значениях редких (арак, брыжи, вахтпарад, дичиный, донец, ёра и др.) и окказиональных слов (аббатик, виноточивый, кипет, лаяка, набатик и др.), онимов (Аглая, Жомини, Казарский, Клингспор, Лафает и др.); даны функционально-стилистические пометы при малоизвестных словах, необычных словоупотреблениях, комментарии к именам собственным, что в итоге поможет читателям легче воспринять тексты автора; будет приведен и рейтинг наиболее частотных лексем в произведениях поэта.

2. Д.В. Давыдов (1784-1839) - один из ярких представителей «золотого века» русской поэзии. Писатель был тесно связан с пензенским краем [см., напр.: 17, с. 42-47]. Он нередко рассматривается как поэт «пушкинской плеяды», реконструируемой ныне на основе дружеских и творческих контактов А.С. Пушкина (Е.А. Баратынский, Д.В. Веневитинов, П.А. Вяземский, А.А. Дельвиг, В.К. Кюхельбекер, П.А. Плетнев, Н.М. Языков), без учета типологической общности творчества классика с иными современниками. Отнесение Д.В. Давыдова к поэтам пушкинского направления, а тем более «пушкинской плеяде», конечно, условно: по возрасту и отчасти литературным проявлениям он еще более, чем П.А. Вяземский, выпадает из этой парадигмы. Но если одна из «крайних дат» (рождение) отделяет его от других, более знаковых представителей «плеяды», то вторая (смерть), наоборот, сближает с ними, централизуя его в этом скорбном ряду: Д.В. Веневитинов (1827), А.А. Дельвиг (1831), А.С. Пушкин (1837), Д.В. Давыдов (1839), Е.А. Баратынский (1844), Н.М. Языков (1846/1847).

Лирическое наследие писателя невелико (97 произведений), он не оставил опытов в крупных поэтических формах, драматургии, художественной прозе, критике; хотя реализовался в качестве теоретика батальных действий, мемуариста и искусного биографа-мистификатора. Тем не менее, цитаты из популярных стихотворений поэта обнаруживаются на всем пространстве отечественной литературы - от современников писателя до наших современников; некоторые из его образов, удачных выражений, ярких строк давно стали афористичными, вошли в соответствующие словари, справочники, например «Жомини да Жомини...». Лирический герой Дениса Давыдова отличается неповторимой, парадоксально притягательной литературной маской, а его создатель - исключительной самобытностью и экспрессивностью языка, повлиявшей даже на творчество основоположника русской классической поэзии и прозы А.С. Пушкина, что методологически немаловажно.

Знакомство А.С. Пушкина с Д.В. Давыдовым завязалось в декабре 1818 - январе 1819 г. Особенно часто писатели общались на рубеже 1820-1830-х гг. В последний год жизни Пушкина их сблизила работа в «Современнике». Пушкин посвятил Д.В. Давыдову ряд посланий, в том числе незавершенных: «Красноречивый забияка, / Повеса, пламенный поэт…» (1819), «Певец-гусар, ты пел биваки…» (1821), «Недавно я в часы свободы…» (1822). В последнем из них он с восторгом говорит о батальной прозе поэта-воина и с сожалением об оставленной им лире: «Недавно я в часы свободы / Устав наездника читал / И даже ясно понимал / Его искусные доводы; / Узнал я резкие черты / Неподражаемого слога… / <…> / О горе, молвил я сквозь слезы, / Кто дал Давыдову совет / Оставить лавр, оставить розы? / Как мог унизиться до прозы / Венчанный музою поэт…». В начале 1825 г. классик набросал портрет современника на полях «онегинских» строф об Одессе. Серьезное, аналитическое внимание Д.В. Давыдова к пушкинскому творчеству тоже ощутимо. Несомненно, что старший из поэтов испытывал пиетет к младшему. В письме к П.А. Вяземскому 29 января 1830 г. Д.В. Давыдов сообщал: «Он [А.С. Пушкин], хваля стихи мои, сказал, что в молодости своей от стихов моих стал писать свои круче и приноравливаться к оборотам моим, что потом вошло ему в привычку». Отголосок того, о чем пишет Давыдов, находим в воспоминаниях поэта, офицера, археолога М.В. Юзефовича (1802-1889), тесно общавшегося с Пушкиным летом 1829 г. в Закавказье: «В бывших у нас литературных беседах я раз сделал Пушкину вопрос, всегда меня занимавший: как он не поддался тогдашнему обаянию Жуковского и Батюшкова и даже в самых первых своих опытах не сделался подражателем ни того, ни другого? Пушкин мне отвечал, что этим он обязан Денису Давыдову, который дал ему почувствовать еще в Лицее возможность быть оригинальным».

По стечению обстоятельств, почти в одно и то же время, по крайней мере в условиях одного «хронотопа» (торжества в Москве по случаю коронации нового императора), Д.В. Давыдов и А.С. Пушкин были приняты Николаем I, соответственно в начале августа и в начале сентября 1826 г., в его кремлевской резиденции - с целью направить писательские умы на службу отечеству. Этому могли предшествовать выводы, сделанные императором на основе знакомства с допросами декабристов, в частности с признанием В.И. Штейнгеля от 11 января 1826 г.: «Кто из молодых людей, несколько образованных, не читал и не увлекался сочинениями Пушкина, дышащими свободою, кто не цитировал басни Дениса Давыдова «Голова и Ноги»…». Еще ранее, в конце июля того же года, состоялась нашумевшая встреча царя с автором поэмы «Сашка», обросшая легендами как знаменитая «полежаевская история», после которой русская армия пополнилась еще одним поэтом, будущим создателем ярких батальных зарисовок Кавказской войны («Эрпели», «Чир-Юрт», «Кладбище Герменчугское» и др.). Эволюцию творческих взаимоотношений Давыдова и Пушкина удачно охарактеризовал В.Г. Белинский в статье «Сочинения в стихах и прозе Дениса Давыдова» (1840): «…ему было уже пятнадцать лет от роду, когда еще Пушкин только что родился, и он написал… свое знаменитое послание к Бурцову в 1804 году, когда Пушкину было еще только пять лет… но тем не менее, как поэт и литератор, Давыдов принадлежит к пушкинскому периоду нашей литературы…».

3. Биография, произведения, легендарный образ писателя-воина не раз были предметом пристального литературоведческого внимания, научно-популярных, художественных и кинематографических интерпретаций. В меньшей мере уделялось внимание языку Д.В. Давыдова [см., напр.: 1], хотя и современники, и исследователи его творчества неизменно подчеркивали стилистическую оригинальность писателя. Его самобытное поэтическое словоупотребление привлекалось, например, для иллюстрирования лексем и их значений в толковых словарях русского языка (аббатик, набатик, оттычка, распашка, сорванец, угар и др.).

4. Текстовая база словаря опирается на все известные поэтические сочинения Д.В. Давыдова [см., в частности: 12], включая их «другие редакции и варианты». Методика составления данного лексикографического справочника апробирована в процессе создания наших предшествующих алфавитно-частотных словарей писателей. Она основана на «ручном» сведении словоупотреблений поэта в лексемные и онимные инварианты - с последующей программно-компьютерной обработкой полученных данных в виде алфавитно-частотного моделирования его словника и ономастикона. По сравнению с модными ныне программами механической «лемматизации» авторских текстов, это дает несомненные преимущества в виде обдуманного разграничения омонимов, учета тонкостей писательского словоупотребления, в частности фразеологических, каламбурных и иных подтекстов; позволяет вдумчивому филологу не только получить эстетическое наслаждение от «медленного чтения» классики, но и существенно повысить свой исследовательский потенциал, увидеть системные «страты» языка писателя, основные векторы его лингвопоэтики и т.д.

5. Словарь состоит из трех разделов: а) список слов, употребляющихся в поэзии Д.В. Давыдова, в том числе лексических и фразеологических варваризмов); б) список имен собственных, встречающихся в его поэзии; в) рейтинг наиболее частотных слов (с активностью использования не менее 10 раз). Он сопровождается традиционной вступительной статьей, в которой планируется обратить внимание, в частности, и на рецепцию лирики писателя в творчестве русских литераторов, публицистов, на ту или иную актуализацию его лирических образов, что, заметим, заслуживает едва ли неспециального монографического исследования.

6. Подготовка подобных словарей-справочников чрезвычайно актуальна, поскольку они закладывают фундамент для дальнейшего развития отечественной филологии (история русской литературы, ее художественный язык, писательская, историческая и общая лексикография), предоставляя в распоряжение литературоведов и лингвистов корпусно-статистические инструменты для изучения поэтики конкретного автора, сравнительно-сопоставительных исследований в самых разных плоскостях [см.: 6, с. 144-151, 198-266]. Решение этой глобальной задачи в известном смысле можно сравнить с уже проделанной стиховедами работой по созданию базы данных, касающихся исторической параметризации русского стиха.

Библиографическая ссылка

Васильев Н.Л., Жаткин Д.Н. О ПРОЕКТЕ «СЛОВАРЯ ПОЭТИЧЕСКОГО ЯЗЫКА Д.В.ДАВЫДОВА» // Международный журнал прикладных и фундаментальных исследований. – 2015. – № 12-5. – С. 917-920;
URL: https://applied-research.ru/ru/article/view?id=8055 (дата обращения: 28.08.2019). Предлагаем вашему вниманию журналы, издающиеся в издательстве «Академия Естествознания»

Бурцову: призывание на пунш

Бурцов, ёра, забияка, Собутыльник дорогой! Ради бога и... арака Посети домишко мой! В нем нет нищих у порогу, В нем нет зеркал, ваз, картин, И хозяин, слава богу, Не великий господин. Он - гусар, и не пускает Мишурою пыль в глаза; У него, брат, заменяет Все диваны куль овса. Нет курильниц, может статься, Зато трубка с табаком; Нет картин, да заменятся Ташкой с царским вензелем! Вместо зеркала сияет Ясной сабли полоса: Он по ней лишь поправляет Два любезные уса. А на место ваз прекрасных, Беломраморных, больших На столе стоят ужасных Пять стаканов пуншевых! Они полны, уверяю, В них сокрыт небесный жар. Приезжай - я ожидаю,- Докажи, что ты гусар.

Notes: Первое из «гусарских» стихотворений Давыдова, сразу получившее широкую известность.

В альбом (На вьюке, в тороках...)

На вьюке, в тороках, цевницу я таскаю; Она и под локтем, она под головой; Меж конских ног позабываю, В пыли, на влаге дождевой... Так мне ли ударять в разлаженные струны И петь любовь, луну, кусты душистых роз? Пусть загремят войны перуны, Я в этой песне виртуоз!

Д.Давыдов. Стихотворения. Москва, "Советская Россия", 1979.

* * *

В былые времена она меня любила И тайно обо мне подругам говорила, Смущенная и очи спустя, Как перед матерью виновное дитя. Ей нравился мой стих, порывистый, несвязный, Стих безыскусственный, но жгучий и живой, И чувств расстроенных язык разнообразный, И упоенный взгляд любовью и тоской. Она внимала мне, она ко мне ласкалась, Унылая и думою полна, Иль, ободренная, как ангел улыбалась Надеждам и мечтам обманчивого сна... И долгий взор ее из-под ресниц стыдливых Бежал струей любви и мягко упадал Мне на душу - и на устах пылал Готовый поцелуй для уст нетерпеливых... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Д.Давыдов. Стихотворения. Москва, "Советская Россия", 1979.

В.А.Жуковскому (Жуковский, милый друг!..)

Жуковский, милый друг! Долг красен платежом: Я прочитал стихи, тобой мне посвященны; Теперь прочти мои, биваком окуренны И спрысканны вином! Давно я не болтал ни с музой, ни с тобою, До стоп ли было мне?.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Но и в грозах войны, еще на поле бранном, Когда погас российский стан, Тебя приветствовал с огромнейшим стаканом Кочующий в степях нахальный партизан!

Д.Давыдов. Стихотворения. Москва, "Советская Россия", 1979.

Вальс

Ев. Д. З...ой Кипит поток в дубраве шумной И мчится скачущей волной, И катит в ярости безумной Песок и камень вековой. Но, покорен красой невольно, Колышет ласково поток Слетевший с берега на волны Весенний, розовый листок. Так бурей вальса не сокрыта, Так от толпы отличена, Летит воздушна и стройна Моя любовь, моя харита, Виновница тоски моей, Моих мечтаний, вдохновений, И поэтических волнений, И поэтических страстей!

Notes:

Поэты Пушкинской поры. Избранные стихотворения. Составитель Вл.Орлов. Ленинград, Государственное Изд-во Детской Литературы Министерства Просвещения РСФСР, 1954.

Вечер в июне

Томительный, палящий день Сгорел; полупрозрачна тень Немого сумрака приосеняла дали. Зарницы бегали за синею горой И, окропленные росой, Луга и лес благоухали. Луна во всей красе плыла на высоту, Таинственным лучом мечтания питая, И, преклонясь к лавровому кусту, Дышала роза молодая.

Д.Давыдов. Стихотворения. Москва, "Советская Россия", 1979.

Вечерний звон

Не тот, что на закате дня Гудит в стенах монастыря, Но тот, что пасмурной порой Поется девой молодой... Вечерний звон, вечерний звон,- Как много дум наводит он! Как он мучителен и мил! Как он мне чувства возмутил, Когда впервые звук его Коснулся слуха моего!.. То был не звук, но глас страстей, То говор был с душой моей! Вечерний звон, вечерний звон,- Как много дум наводит он! Все вторило в природе ей: Луна средь облачных зыбей, Пустыня в сумрачной тиши И ропот девственной души, Терзаемой любви тоской, И очи, полные слезой!.. Вечерний звон, вечерний звон,- Как много дум наводит он!

Д.Давыдов. Стихотворения. Москва, "Советская Россия", 1979.

Вольный перевод из Парни

Сижу на берегу потока, Бор дремлет в сумраке; все спит вокруг, а я Сижу на берегу - и мыслию далёко, Там, там... где жизнь моя!.. И меч в руке моей мутит струи потока. Сижу на берегу потока, Снедаем ревностью, задумчив, молчалив... Не торжествуй еще, о ты, любимец рока! Ты счастлив - но я жив... И меч в руке моей мутит струи потока. Сижу на берегу потока... Вздохнешь ли ты о нем, о друг, неверный друг... И точно ль он любим?- ах, эта мысль жестока!.. Кипит отмщеньем дух, И меч в руке моей мутит струи потока.

Notes: Обращено к Елизавете Антоновне Злотницкой (1800-1864), на которой поэт собирался жениться. Перевод отрывка («Песни Эрика») из 3-й песни поэмы Парни «Иснель и Аслега», основанной на скандинавских сказаниях. В 1808-1811 годах другой отрывок из этой поэмы («Сон воинов») перевел К. Батюшков .

Д.Давыдов. Стихотворения. Москва, "Советская Россия", 1979.

* * *

Вы хороши!- Каштановой волной Ваш локон падает на свежие ланиты; Как мил ваш взор полузакрытый, Как мил ваш стан полунагой! Не вы ль оригинал живой Очаровательной хариты, Кановы созданной рукой? Вы хороши!- Но мой покой Неколебим. Осанка величава, Жеманная тоска искусственной любви Не страшны мне: моя отрава - Взор вдохновительный и слово от души. Я их ищу давно, давно не обретая. Вам не сродни крылатый бог : Жизнь ваша - стрелка часовая, Арифметический итог . Но та, которую люблю, не называя... Ах! та вся - чувство, вся - восторг, Как Пи ндара строфа живая!

Notes: Посвящено С. Кушкиной, дочери соседей Давыдова по симбирскому имению. 1. Канова - Антонио Канова (1747-1822) - великий итальянский ваятель, автор замечательной скульптурной группы «Три грации». 2. Крылатый бог - Амур. 3. Пиндар (VI-V вв. до н. э.) - греческий лирик.

Д.Давыдов. Стихотворения. Москва, "Советская Россия", 1979.

Выздоровление

Прошла борьба моих страстей, Болезнь души моей мятежной, И призрак пламенных ночей Неотразимый, неизбежный, И милые тревоги милых дней, И языка несвязный лепет, И сердца судорожный трепет, И смерть и жизнь при встрече с ней ... Исчезло все!- Покой желанный У изголовия сидит... Но каплет кровь еще из раны, И грудь усталая и ноет и болит!

Notes: Посвящено Е. Д. Золотаревой.

Д.Давыдов. Стихотворения. Москва, "Советская Россия", 1979.

Генералам, танцующим на бале

* * *

Гераков! прочитал твое я сочиненье, Оно утешило мое уединенье; Я несколько часов им душу восхищал: Приятно видеть в нем, что сердцу благородно, Что пылкий дух любви к отечеству внушал,- Ты чтишь отечество и русскому то сродно: Он ею славу, честь, бессмертие достал.

Д.Давыдов. Стихотворения. Москва, "Советская Россия", 1979.

Герою битв, биваков, трактиров и б.......

Люблю тебя, как сабли лоск, Когда, приосенясь фуражкой, С виноточивою баклажкой Идешь в бивачный мой киоск! Когда, летая по рядам, Горишь, как свечка, в дыме бранном; Когда в б.....е окаянном Ты лупишь сводню по щекам. Киплю, любуюсь на тебя, Глядя на прыть твою младую: Так старый хрыч, цыган Илья, Глядит на пляску удалую, Под лад плечами шевеля. О рыцарь! идол усачей! Гордись пороками своими! Чаруй с гусарами лихими И очаровывай б....й!

Notes: Строфа 3 принадлежит Пушкину (записана на обороте автографа его рукой в несколько иной редакции).

Денис Давыдов. Стихи и проза. Москва, "Детская литература", 1977.

Голова и Ноги

Уставши бегать ежедневно По грязи, по песку, по жесткой мостовой, Однажды Ноги очень гневно Разговорились с Головой: "За что мы у тебя под властию такой, Что целый век должны тебе одной повиноваться; Днем, ночью, осенью, весной, Лишь вздумалось тебе, изволь бежать, таскаться Туда, сюда, куда велишь; А к этому еще, окутавши чулками, Ботфортами и башмаками, Ты нас, как ссылочных невольников, моришь,- И, сидя наверху, лишь хлопаешь глазами, Покойно судишь обо всём, Об свете, об людя х, об моде, Об тихой и дурной погоде; Частенько на наш счет себя ты веселишь Насмешкой, колкими словами,- И, словом, бедными Ногами Как шашками вертишь". "Молчите, дерзкие,- им Голова сказала,- Иль силою я вас заставлю замолчать!.. Как смеете вы бунтовать, Когда природой нам дано повелевать?" "Все это хорошо, пусть ты б повелевала, По крайней мере нас повсюду б не швыряла, А прихоти твои нельзя нам исполнять; Да между нами, ведь признаться, Коль ты имеешь право управлять, То мы имеем право спотыкаться, И можем иногда, споткнувшись,- как же быть,- Твое величество об камень расшибить". Смысл этой басни всякий знает... Но должно - тс! - молчать: дурак - кто всё болтает.

Notes: Эта басня, как и две следующие, относится к ранним «вольным» произведениям Давыдова, о которых говорили, что это - «дерзкое и ядом и злостью дышащее и сожжения достойное стихосплетение». Впервые напечатана только в 1872 году (по списку, найденному в бумагах Г. Державина).

Д.Давыдов. Стихотворения. Москва, "Советская Россия", 1979.

Голодный пес

Ох, как храбрится Немецкий фон, Как горячится Наш херр-барон. Ну, вот и драка, Вот лавров воз! Хватай, собака, Голодный пес. Кипят и рдеют На бой полки; Знамена веют, Горят штыки, И забияка Палаш вознес! Хватай, собака, Голодный пес. Адрианополь Без битв у ног, Константинополь В чаду тревог. Что ж ты, зевака, Повесил нос? Хватай, собака, Голодный пес. Лях из Варшавы Нам кажет шиш, Что ж ты, шаршавый, Под лавкой спишь? Задай, лаяка, Варшаве чес! Хватай, собака, Голодный пес. "Все это жжется... Я брать привык, Что так дается... Царьград велик. Боюсь я ляха!" А ты не бойсь! Хватай, собака, Российский пес. Так вот кресченды Звезд, лент, крестов, Две-три аренды, Пять-шесть чинов; На шнапс, гуляка, Вот денег воз! Схватил собака, Голодный пес.

Notes: Сатира на фельдмаршала Дибича-Забалканского, неудачно командовавшего русскими войсками во время подавления польского восстания 1831 года.

Д.Давыдов. Стихотворения. Москва, "Советская Россия", 1979.

Графу П.А.Строганову за чекмень

Блаженной памяти мой предок Чингисхан , Грабитель, озорник с аршинными усами, На ухарском коне, как вихрь перед громами, В блестящем панцире влетал во вражий стан И мощно рассекал татарскою рукою Всё, что противилось могущему герою. Почтенный пращур мой, такой же грубиян, Как дедушка его, нахальный Чингисхан, В чекмене легоньком, среди мечей разящих, Ордами управлял в полях, войной гремящих. Я тем же пламенем, как Чингисхан, горю; Как пращур мой Батый, готов на бранну прю, Но мне ль, любезный граф, в французском одеянье Явиться в авангард, как франту на гулянье, Завязывать жабо, прическу поправлять И усачам себя Линдором показать! Потомка бедного ты пожалей Батыя И за чекмень прими его стихи дурные!

Notes: П. А. Строганов (1774-1817)- в 1789 году был в Париже свидетелем революционных событий, вступил в якобинский клуб и даже принимал участие в уличных боях. Был отозван русским правительством в Россию. При Александре I был крупным чиновником, в 1807 году перешел в военную службу и участвовал в войнах 1807-1814 годов. 1. Блаженной памяти мой предок Чингисхан - Давыдовы считали, что их род начался от выходца из Золотой Орды.

Д.Давыдов. Стихотворения. Москва, "Советская Россия", 1979.

Гусар

Напрасно думаете вы, Чтобы гусар, питомец славы, Любил лишь только бой кровавый И был отступником любви. Амур не вечно пастушком В свирель без умолка играет: Он часто, скучив посошком, С гусарской саблею гуляет; Он часто храбрости огонь Любовным пламенем питает - И тем милей бывает он! Он часто с грозным барабаном Мешает звук любовных слов; Он так и нам под доломаном Вселяет зверство и любовь. В нас сердце не всегда желает Услышать стон, увидеть бой... Ах, часто и гусар вздыхает, И в кивере его весной Голубка гнездышко свивает...

Д.Давыдов. Стихотворения. Москва, "Советская Россия", 1979.

Гусарская исповедь

Я каюсь! я гусар давно, всегда гусар, И с проседью усов - все раб младой привычки: Люблю разгульный шум, умов, речей пожар И громогласные шампанского оттычки. От юности моей враг чопорных утех,- Мне душно на пирах без воли и распашки. Давай мне хор цыган! Давай мне спор и смех, И дым столбом от трубочной затяжки! Бегу век сборища, где жизнь в одних ногах, Где благосклонности передаются весом, Где откровенность в кандалах, Где тело и душа под прессом; Где спесь да подлости, вельможа да холоп, Где заслоняют нам вихрь танца эполеты, Где под подушками потеет столько..., Где столько пуз затянуто в корсеты! Но не скажу, чтобы в безумный день Не погрешил и я, не посетил круг модный; Чтоб не искал присесть под благодатну тень Рассказчицы и сплетницы дородной; Чтоб схватки с остряком бонтонным убегал, Или сквозь локоны ланиты воспаленной Я б шепотом любовь не напевал Красавице, мазуркой утомленной. Но то - набег, наскок; я миг ему даю, И торжествуют вновь любимые привычки! И я спешу в мою гусарскую семью, Где хлопают еще шампанского оттычки. Долой, долой крючки, от глотки до пупа! Где трубки?.. Вейся, дым, на удалом раздолье! Роскошествуй, веселая толпа, В живом и братском своеволье!

Д.Давыдов. Стихотворения. Москва, "Советская Россия", 1979.

Гусарский пир

Ради бога, трубку дай! Ставь бутылки перед нами, Всех наездников сзывай С закрученными усами! Чтобы хором здесь гремел Эскадрон гусар летучих, Чтоб до неба возлетел Я на их руках могучих; Чтобы стены от ура И тряслись и трепетали!.. Лучше б в поле закричали... Но другие горло драли: "И до нас придет пора!" Бурцов, брат, что за раздолье! Пунш жестокий!.. Хор гремит! Бурцов! пью твое здоровье: Будь, гусар, век пьян и сыт! Понтируй, как понтируешь, Фланкируй, как фланкируешь, В мирных днях не унывай И в боях качай-валяй! Жизнь летит: не осрамися, Не проспи ее полет. Пей, люби да веселися!- Вот мой дружеский совет.

Д.Давыдов. Стихотворения. Москва, "Советская Россия", 1979.

Договоры

Довольно... я решен: люблю тебя... люблю. Давно признанию удобный миг ловлю, И с уст трепещущих слететь оно готово, Но взглянешь ты - смущаюсь я И в сердце робкое скрываю от тебя Всё бытие мое вмещающее слово. Бегу тебя... вотще!.. полна Безумная душа тобою, В мечтах бессонницы и в жарких грезах сна, Неотразимая! ты всюду предо мною. Прилично ль это мне?- Прошла, прошла пора Тревожным радостям и бурным наслажденьям, Потухла в сумраке весны моей заря; Напрасно предаюсь привычным заблужденьям, Напрасно!- мне ль тебя любить? Мне ль сердце юное к взаимности склонить? Увы, не в сединах сердца обворожаешь! Всё правда!.. но вчера... ты знаешь... Могу ли позабыть наш тайный разговор! Ты резвостью мила; но вздох, но томный взор, Но что задумчивость твоя мне обещают? Сказать ли всё тебе? Уж в свете примечают, Что ты не так резва, беспечна и меня Безмолвно слушаешь. Вчера рука твоя Моей не покидала, Она в руке моей горела, трепетала, И ты глядела - на кого? Глядела на меня, меня лишь одного... Я видел всё... да, я любим тобою! Как выражу восторг я сердца моего? Теперь заранее нам до лжно меж собою Согласно начертать сердечный договор; Мы тем предупредим семейственный раздор, Неудовольствия и неизбежны споры. Вот первая статья : Мы будем жить одни, глаз на глаз, ты да я . Здесь тьма насмешников, которых разговоры Кипят злословием; ехидных языков Я, право, не боюсь; но модных болтунов, Кудрявых волокит, с лорнетами, с хлыстами, С очками на носу, с надутыми брыжжами - Как можно принимать?- Нет, без обиняков, Нет, нет, решительно: отказ им невозвратный! И для чего нам свет и чопорный и знатный, Рой обожателей и шайка сорванцов? К чему, скажи ты мне, менять нам тихий кров И мирную любви обитель На шумный маскарад нахалов и шутов? Бог с ними! что до них! я обществ не любитель И враг любезникам. Могу ль переносить И угождения и в дружбе уверенья Вертлявых шаркунов? Имеешь позволенье Раз в месяц... два раза - принять и угостить Мне с детства моего знакомого соседа Семидесяти лет. О, как его беседа Полезна для души! Какой он явный враг Всем ветреным забавам, развлеченьям, Пирам и праздникам и светским угожденьям! Итак, мой сделан первый шаг, И первая статья написана. Вторая: Прошу театр не посещать. Но - это жертва не большая: Ах! нам ли время убивать, За наслаждением искусственным стремиться? Миг дорог для любви! Мой друг, мой юный друг, Минута праздная чем может наградиться? К тому ж, что видим мы в театрах?- Малый круг Разумных критиков, а прочие - зеваки, Глупцы, насмешники, невежды, забияки. Открылся занавес: неистовый герой Завоет на стихах и в бешенстве жеманном Дрожащую княжну дрожащею рукой Ударит невпопад кинжалом деревянным; Иль, небу и земле отмщением грозя, Пронзает грудь свою и, выпуча глаза, Весь в клюквенном соку, кобенясь, умирает... И ужинать домой с княжною уезжает. Комедия тебя неужто веселит? Чему учиться в ней?- лукавствовать, смеяться Над добрыми людьми? Но можно ль забавляться Несчастьем ближнего?- Там старичок смешит, Что поздно полюбил,- но кто повелевает Волнением страстей? Там мужа наряжает Прической модною прелестная жена, И муж бодается; насмешка не одна Язвит любовников ревнивых!.. Что тут веселого?- К тому ж не вижу ль я Опять соборища слепцов многоречивых! Куда деваться мне? куда укрыть тебя От жадных взглядов их и уст медоточивых? Уж вот они - шумят! Уж в ложе - боже мой!.. Уж пять наездников меж мною и тобой... И вот еще один теснится с извиненьем... И я у притолки!- Любезные слова Их слушать осужден с досадой, с нетерпеньем... Молчу! Что делать мне?- Супружние права Теряют действие в собраньях многолюдных. Но зрелищу конец, и мы идем с толпой К подъезду... ах, и тут не легче жребий мой: И тут я сволочью нахалов безрассудных Затолкан до смерти! Они спешат, летят, Усердствуют тебе и руку предлагают... Возможно ль отказать? Учтивость, говорят, Отказам первый враг. Глаза мои теряют Тебя средь моря шуб, капотов, сюртуков И шляп с султанами, и шапок и чепцов! Не черти ли назло мне путь пересекают, Везде препятствия!- и я один брожу... Нет! именем любви тебя прошу Забыть навек театр, любви моей опасный. Не всё, не всё еще: танцуешь ты прекрасно, Я знаю; но тебе на балах не бывать . Как? Будешь ты на бал заране наряжаться, С намереньем приготовляться, Чтоб нравиться другим, прельщать, обворожать?.. Так, стало, для других и локоны волнисты Завьются? Для других и яхонты огнисты, Алмазы яркие зажгутся в волосах, Всё это для других?- И в золоте, в лучах, Богиня празднества, кадимая жрецами И упоенная мольбами и хвалами, Из жалости одной взор бросишь на того, Кто более всех любит,- и кого Ты не нарядами, не блеском привлекаешь, Но сердцем, но умом, но скромностью пленяешь!.. Но вальсы начались. На вальс тебя просить Подходит юноша. Он, с видом боязливым, Бродящим взором, торопливым, Окинул общество и взор остановить Решился на тебе... И кто не восхитится, Увидевши тебя! Уж он с тобой верти тся... Злодей! Уж он, обняв твой гибкий, стройный стан, Летает... до полу из милости касаясь, И ты лицо с лицом! А я?.. я, разрываясь, Опять у притолки! А я? Опять в обман Попался! Думал быть с тобою неразлучен, Ждал удовольствия - теперь несносен, скучен, В отчаянье, взбешен!- Но вальса вихрь утих, И ты спешишь ко мне, чтоб перевесть дыханье: Я ожил, я забыл и горе и страданье, Но, ах! надолго ли?- Рой франтов молодых В погоне за тобой, и ты с одним из них - Прекраснейшим, любезнейшим... Нет, полно! Нет, балы позабудь !.. Утешь меня!.. Довольно Измучен уже я одной мечтой моей!.. Для рассудительных, бесчувственных людей Я странен, может быть? Что ж делать, друг мой милой, Могу ли быть тебе несносен от того? Не я виновен в том. Я сердца моего Могу ль избавиться? Какою силой Дам чувства новые ему? Мне скажут: я тебя на скуку осуждаю, Твой дом - в безлюдную тюрьму, Столицу - в монастырь пустынный обращаю... О нет! я сам хочу, чтоб всюду за тобой Утехи, радости стремилися толпой... Но я покой люблю, но скромность обожаю... И потому тебя в деревню призываю . Огромны здания не нужны нам с тобой: Чертог, украшенный искусною рукой, Очаровательный, чудесный, Не так мне нравится, как сельский домик тесный, Но светлый и простой: я тесноту люблю: Боюсь далеко жить от той, с кем жизнь делю! В одной же горнице - кто шепчет, кто вздыхает, Кто стукнет, заскрыпит, на цыпочках ступает,- Я вижу, слышу, знаю всё,- И сердце от того спокойнее мое. Чего ж еще желать блаженства к дополненью? Во вкусе а нглийском, простом, Я рощу насажу, она окру жит дом, Пустыню оживит, даст пищу размышленью; Вдоль рощи побежит струистый ручеек; Там ивы гибкие беседкою сплетутся; Березы над скамьей, развесившись, нагнутся; Там мшистый, темный грот, там светленький лужок,- И даже огород приманит нас порою Своей роскошною и скромной простотою. Мы будем счастливы природой и собой!.. Не далеко межа пустынников владенью... Но сколько места в нем живому наслажденью! Бог с ними, с бла гами роскошных гордецов! Им мир и блеск мирской - нам угол и любовь. Друзья, товарищи трудов моих смиренных - Кто будут? Жители села с простым умом; Ум сто ит остроты: в невежестве своем Они почтеннее людей высокомерных, Которых называть опасно... Замолчу!.. Итак, с тобою я в деревню полечу, Забывши светские печальные забавы, И общежитие, и модные уставы. О, сколько радостей нас ожидает там! Скитаться будем мы по рощам, по горам, Куда глаза глядят... Но только всё со мною, Не разлучаяся, рука с рукою. Найдем красивый вид: мы, восхищаясь им, Приостановимся и взоры усладим, И сердце сладкими наполнится мечтами... Но вечереет день, уж солнце за горами, И сумрак стелется; мы тихою стопой Идем, задумавшись, с растроганной душой, Спокойны, сча стливы. Деревню переходим, Но мимо хижины убогой не проходим; Там скорбь безмолвную ты в рубище найдешь... Смотри: мать бледная с детьми к тебе теснится; Ты всем несчастным друг - ты помощь им даешь, И жаркая слеза из глаз твоих катится. Так дни проводишь ты. Там щедрою рукой Даришь приданое невесте молодой; Там старца дряхлого ты ле та уважаешь: Почетную скамью на свадьбе уступаешь; И в скромном платьице, без вычурных чудес, Ты всем являешься посланницей небес. Так - в радостях любви мы дней не замечаем; Так - жизнь летящую в блаженство обращаем. Ратификации трактату моему Я с нетерпеньем жду. Доверься своему Ты другу,- подпиши статьи первоначальны ; Доволен будет он. Со временем ему Осенни вечера, мечты, прогулки дальны - Внушат важнейшие. Придет счастливый час - И тайные статьи явя тся напоказ .

Notes: Вольный перевод элегии французского поэта Виже (1768-1820) «Мои договоры».

Денис Давыдов. Стихи и проза. Москва, "Детская литература", 1977.

Другу-повесе

(Ф. И. Толстому) Болтун красноречивый, Повеса дорогой! Оставим свет шумливый С беспутной суетой. Пусть радости игривы, Амуры шаловливы И важных муз синклит И троица харит Украсят день счастливый! Друг милый! вечерком Хоть на часок покинем Вельмож докучный дом И к камельку подвинем Диваны со столом, Плодами и вином Роскошно покровенным И гордо отягченным Страсбу ргским пирогом. К нам созван круг желанный Отличных сорванцов, И плю щем увенчанны, Владельцы острых слов, Мы Вакховых даров Потянем сок избра нный! Прошу тебя забыть Нахальную уловку, И крепс, и понтировку, И страсть: людей губить, А лучше пригласить Изменницу, плутовку, Которую любить До завтра, может быть, Вчера ты обещался. Проведавши мой зов, На пир ко мне назвался Эрот, сей бог богов, Веселых шалунов Любимец и любитель, Мой грозный повелитель До сребряных власов. Я место назначаю Почетное ему, По сану и уму: Прекрасного сажаю Близ гостьи молодой И тяжкий кубок мой Чете препоручаю. И пробка полетит До потолка стрелою, И пена зашумит Сребристою струею Под розовой рукою Резвейшей из харит! Так время пробежит Меж радостей небесных,- А чтоб хмельнее быть, Давай здоровье пить Всех ветрениц известных!

Notes: Шутливое подражание стихотворению К. Батюшкова «Мои пенаты» . Обращено к Ф. И. Толстому-Американцу (1782-1846), приятелю Давыдова, Вяземского , Жуковского и других литераторов; сильная, разносторонне одаренная натура, полная противоречивых качеств - отчаянной храбрости и великодушия, циничности, обжорства и тонкого литературного вкуса. Он был картежник и дуэлянт. С А. С. Пушкиным сначала поссорился, потом подружился. Участник кругосветного плавания Крузенштерна,- за какие-то выходки на корабле был высажен на Алеутских островах и вернулся в Москву через Сибирь. Участник войн с 1808 по 1812 год, был ранен в Бородинской битве.

Д.Давыдов. Стихотворения. Москва, "Советская Россия", 1979.

Душенька

Она еще не менее хороша для глаз, все обнимающих во мгновении и на мгновение,- как для души, которая чем больше ищет, тем более находит. Жуковский Бывали ль вы в стране чудес, Где жертвой грозного веленья, В глуши земного заточенья Живет изгнанница небес? Я был, я видел божество; Я пел ей песнь с восторгом новым И осенил венком лавровым Ее высокое чело. Я, как младенец, трепетал У ног ее в уничиженье И омрачить богослуженье Преступной мыслью не дерзал. Ах! мне ль божественной к стопам Несть обольщения искусство? Я весь был гимн, я весь был чувство, Я весь был чистый фимиам! И что ей наш земной восторг, Слова любви?- Пустые звуки! Она чужда сердечной муки, Чужда томительных тревог. Из-под ресниц ее густых Горит и гаснет взор стыдливый... Но от чего души порывы И вздохи персей молодых? Был миг: пролетная мечта Скользнула по челу прекрасной, И вспыхнули ланиты страстно, И загорелися уста. Но это миг - игра одна Каких-то дум... воспоминанье О том, небесном обитанье, Откуда изгнана она. Иль, скучась без нее, с небес Воздушный гость, незримый мною, Амур с повинной головою Предстал, немеющий от слез. И очи он возвел к очам, И пробудил в груди волненья От жарких уст прикосновенья К ее трепещущим устам.

Notes: Посвящено С. Кушкиной, дочери соседей Давыдова по симбирскому имению. Эпиграф взят из статьи В. Жуковского «Рафаэлева Мадонна. Из письма о Дрезденской галерее» (1821).

Д.Давыдов. Стихотворения. Москва, "Советская Россия", 1979.

Ей

В тебе, в тебе одной природа, не искусство, Ум обольстительный с душевной простотой, Веселость резвая с мечтательной душой, И в каждом слове мысль, и в каждом взоре чувство!

Notes: Подражание стихотворению Франсуа-Мари Аруэ Вольтера (1694-1778).

Д.Давыдов. Стихотворения. Москва, "Советская Россия", 1979.

* * *

Если б боги милосердия Были боги справедливости, Если б ты лишилась прелестей, Нарушая обещания, - Я бы, может быть, осмелился Быть невольником преступницы. Но, Аглая, как идет к тебе Быть лукавой и обманчивой! Ты изменишь - и прекраснее! И уста твои румяные Еще более румянятся Новой клятвой, новой выдумкой, Голос, взор твой привлекательней! И, богами вдохновенная, Ты улыбкою небесною Разрушаешь все намеренья Разлюбить неразлюбимую! Сколько пленников скитается, Сколько презренных терзается Вкруг обители красавицы! Мать страшится называть тебя Сыну, юностью кипящему, И супруга содрогается, Если взор супруга верного Хотя раз, хоть на мгновение Обратится на волшебницу!..

Notes: Печаталось также под заглавием Подражание Горацию (это - подражание оде VIII, кн. II Горация).

Денис Давыдов. Стихи и проза. Москва, "Детская литература", 1977.

Зайцевскому, поэту-моряку

Д.Давыдов. Стихотворения. Москва, "Советская Россия", 1979.

И моя звездочка

Море воет, море стонет, И во мраке, одинок, Поглощен волною, тонет Мой заносчивый челнок. Но, счастливец, пред собою Вижу звездочку мою - И покоен я душою, И беспечно я пою: "Молодая, золотая Предвещательница дня, При тебе беда земная Недоступна до меня. Но сокрой за бурной мглою Ты сияние свое - И сокроется с тобою Провидение мое!"

Notes: Посвящено Евгении Дмитриевне Золотаревой.

Д.Давыдов. Стихотворения. Москва, "Советская Россия", 1979.

К Е. Ф. С-ну, убеждавшему меня...

Рушитель лености моей! Оставь дремать меня в покое Среди моих беспечных дней; Позволь мне время золотое Заботами не возмущать! Я славы не хочу искать; Хочу покоиться всечасно, Лежа в постели размышлять И век лениться сладострастно!

Денис Давыдов. Стихи и проза. Москва, "Детская литература", 1977.

К моей пустыне

К портрету N.N.

К портрету Бонапарте

* * *

Как будто Диоген с зажженным фонарем, Я по свету бродил, искавши человека, И сильно утвердясь в намереньи моем, В столицах потерял я лучшую часть века. Судей, подьячих я, сенаторов нашел, Вельмож, министров, прокуроров, Нашел людей я разных сборов - Фонарь мой всё горел. Но, встретившись с тобой, я вздрогнул, удивился Фонарь упал из рук, но ах!.. не погасился.

Notes: По преданию, греческий философ Диоген (404-323 до н. э.) на вопрос, зачем он идет среди белого дня с фонарем, ответил: «Ищу человека» (то есть «настоящего», полноценного в нравственном отношении; при встрече с таким человеком фонарь Диогена должен был погаснуть).

Д.Давыдов. Стихотворения. Москва, "Советская Россия", 1979.

* * *

1 Когда я повстречал красавицу мою, Которую любил, которую люблю, Чьей власти избежать я льстил себя обманом,- Я обомлел!- Так, случаем нежданным, Гуляющий на воле удалец - Встречается солдат-беглец С своим безбожным капитаном. 1834 2 Вошла, как Психея, томна и стыдлива, Как юная пери, стройна и красива,- И шепот восторга бежит по устам, И крестятся ведьмы, и тошно чертям! 1833 3 В тебе, в тебе одной природа, не искусство, Ум обольстительный с душевной простотой, Веселость резвая с мечтательной душой, И в каждом слове мысль, и в каждом взоре чувство! 1829

Денис Давыдов. Стихотворения. Ленинград: "Советский писатель", 1984.

Листок

Листок иссохший, одинокой, Пролетный гость степи широкой, Куда твой путь, голубчик мой?- "Как знать мне! Налетели тучи, И дуб родимый, дуб могучий Сломили вихрем и грозой. С тех пор, игралище Борея, Не сетуя и не робея, Ношусь я, странник кочевой, Из края в край земли чужой; Несусь, куда несет суровый, Всему неизбежимый рок, Куда летит и лист лавровый И легкий розовый листок!"

Notes: Перевод стихотворения французского драматурга и поэта Антуана-Венсана Арно (1766-1834). Арно, узнав, что поэт-воин перевел его стихотворение, обратился к нему с ответным стихотворением, которое начиналось так: «A vous, poete, a vous, guerrier...» («Вам, поэт, вам, воитель...»). А. Пушкин для одного из своих посланий к Давыдову (1836 года) заимствовал эту строку Арно, переведя ее так: «Тебе, певцу, тебе, герою...» .

Д.Давыдов. Стихотворения. Москва, "Советская Россия", 1979.

Логика пьяного

Под вечерок Хруно в из кабачка Совы , Бог ведает куда, по стенке пробирался; Шел, шел и рухнулся. Народ расхохотался. Чему бы, кажется? Но люди таковы! Однако ж кто-то из толпы - Почтенный человек!- помог ему подняться И говорит: "Дружок, чтоб впредь не спотыкаться, Тебе не надо пить... "- "Эх, братец! всё не то: не надо мне ходить!"

Notes: Перевод стихотворения французского поэта Понса де Вердена (1749-1844).

Д.Давыдов. Стихотворения. Москва, "Советская Россия", 1979.

Маша и Миша

Шутка Как интересна наша Маша! Как исстрадалася по Мише! Но отчего же ехать к Маше Так медлит долговязый Миша? Быть может, занимаясь Машей, На сахарном заводе Миша Готовит карамельки Маше, - Но станется и то, что Миша Забыл о нашей бедной Маше. И, может быть, неверный Миша Целует уж другую Машу, Вы знаете какую, - Миша! Опомнись, Миша! - наша Маша Жива лишь памятью о Мише, А новая красотка Маша Грызет одни конфеты Миши - Грызет, как их грызут все Маши В провинциях, где ныне Миша, И в ус не дует эта Маша, Что слаще их лобзанья Миши! Когда, когда же к нашей Маше Ты возвратишься, длинный Миша, И сквозь очки увидишь Машу - Глядящую в лорнет на Мишу?..

Денис Давыдов. Стихи и проза. Москва, "Детская литература", 1977.

* * *

Меринос собакой стал,- Он нахальствует не к роже, Он сейчас народ прохожий Затолкал и забодал. Сторож, что ж ты оплошал? Подойди к барану прямо, Подцепи его на крюк И прижги ему курдюк Раскаленной эпиграммой!

Notes: Эпиграмма направлена против пензенского помещика Сабурова, известного в свое время сельского хозяина (он разводил баранов-мериносов). Сабуров выпустил книгу, в которой содержались обидные выпады против Давыдова.

Д.Давыдов. Стихотворения. Москва, "Советская Россия", 1979.

Моя песня

Я на чердак переселился: Жить выше, кажется, нельзя! С швейцаром, с кучером простился, И повара лишился я. Толпе заимодавцев знаю И без швейцара дать ответ; Я сам дверь важно отворяю И говорю им: дома нет! В дни праздничные для катанья Готов извозчик площадной, И будуар мой, зала, спальня Вместились в комнате одной. Гостей искусно принимаю: Глупцам - показываю дверь, На стул один друзей сажаю, А миленькую... на постель. Мои владенья необъятны: В окрестностях столицы сей Все мызы, где собранья знатны, Где пир горой, толпа людей. Мои все радости - в стакане, Мой гардероб лежит в ряду, Богатство - в часовом кармане, А сад - в Таврическом саду. Обжоры, пьяницы! хотите Житье-бытье мое узнать? Вы слух на песнь мою склоните И мне старайтесь подражать. Я завтрак сытный получаю От друга, только что проснусь; Обедать - в гости уезжаю, А спать - без ужина ложусь. О богачи! не говорите, Что жизнь несчастлива моя. Нахальству моему простите, Что с вами равен счастьем я. Я кой-как день переживаю - Богач роскошно год живет... Чем кончится?- И я встречаю, Как миллионщик, новый год.

Notes: Вольный перевод песни французского поэта Жозефа Пена (1773-1830) «Житье холостяка».

Д.Давыдов. Стихотворения. Москва, "Советская Россия", 1979.

Мудрость

Анакреонтическая ода Мы недавно от печали, Лиза, я да Купидон, По бокалу осушали И просили Мудрость вон. "Детушки, поберегитесь!- Говорила Мудрость нам.- Пить не до лжно; воздержитесь: Этот сок опасен вам". "Бабушка!- сказал плутишка.- Твой совет законом мне. Я - послушливый мальчишка, Но... вот капелька тебе,- Выпей!"- Бабушка напрасно Отговаривалась пить. Как откажешь? Бог прекрасной Так искусен говорить. Выпила и нам твердила О воздержности в вине; Еще выпив, попросила, Что осталося на дне. И старушка зашаталась, Не нашедши больше слов; Зашатавшись, спотыкалась, Опираясь на Любовь.

Д.Давыдов. Стихотворения. Москва, "Советская Россия", 1979.

На голос русской песни

Я люблю тебя, без ума люблю! О тебе одной думы думаю, При тебе одной сердце чувствую, Моя милая, моя душечка. Ты взгляни, молю, на тоску мою И улыбкою, взглядом ласковым Успокой меня беспокойного, Осчастливь меня несчастливого. Если жребий мой умереть тоской - Я умру, любовь проклинаючи, Но и в смертный час воздыхаючи О тебе, мой друг, моя душечка!

Notes: Посвящено Евгении Дмитриевне Золотаревой.

Д.Давыдов. Стихотворения. Москва, "Советская Россия", 1979.

На монумент Пожарского

На смерть N.N.

Гонители, он - ваш! вам плески и хвала! Терзайте клеветой его дела земные, Но не сорвать венка вам с славного чела, Но не стереть с груди вам раны боевые!

Notes: Название придумано из цензурных соображений. Стихи написаны в связи с отрешением А. Ермолова от должностей главнокомандующего в Грузии и командира Отдельного Кавказского корпуса.

Д.Давыдов. Стихотворения. Москва, "Советская Россия", 1979.

Надпись к портрету Багратиона

Где Клии взять перо писать его дела?- У Славы из крыла.

Notes: Петр Иванович Багратион (1765-1812) - герой всех войн России с 1805 по 1812 год, особенно 1812 года; воспитанник Суворова. В течение нескольких лет был непосредственным военным начальником Давыдова. Погиб от тяжелой раны, полученной в Бородинской битве.

Д.Давыдов. Стихотворения. Москва, "Советская Россия", 1979.

Неверной

Неужто думаете вы, Что я слезами обливаюсь, Как бешеный кричу: увы! И от измены изменяюсь? Я - тот же атеист в любви, Как был и буду, уверяю; И чем рвать волосы свои, Я ваши - к вам же отсылаю. А чтоб впоследствии не быть Перед наследником в ответе, Все ваши клятвы век любить - Ему послал по эстафете. Простите! Право, виноват! Но если б знали, как я рад Моей отставке благодатной! Теперь спокойно ночи сплю, Спокойно ем, спокойно пью И посреди собратьи ратной Вновь славу и вино пою. Чем чахнуть от любви унылой, Ах, что здоровей может быть, Как подписать отставку милой Или отставку получить!

Notes: Обращено к Елизавете Антоновне Злотницкой (1800-1864), на которой поэт собирался жениться.

Д.Давыдов. Стихотворения. Москва, "Советская Россия", 1979.

* * *

Нет, кажется, тебе не суждено Сразить врага; твой враг детина чудный; В нем совесть спит спокойно, непробудно. Заставить бестию стыдиться мудрено; Заставить покраснеть не трудно!

Денис Давыдов. Стихи и проза. Москва, "Детская литература", 1977.

* * *

«О ты, убивший жизнь в ученом кабинете, Скажи мне: сколько чуд считается на свете?» «Семь». «Нет: осьмое ты, педант мой дорогой; Девятое твой нос, нос сизо-красноватый, Что, так спесиво приподнятый, Стоит, украшенный табачною ноздрей!»

Денис Давыдов. Стихи и проза. Москва, "Детская литература", 1977.

* * *

О, кто, скажи ты мне, кто ты, Виновница моей мучительной мечты? Скажи мне, кто же ты?- Мой ангел ли хранитель Иль злобный гений-разрушитель Всех радостей моих?- Не знаю, но я твой! Ты смяла на главе венок мой боевой, Ты из души моей изгнала жажду славы, И грезы гордые, и думы величавы. Я не хочу войны, я разлюбил войну,- Я в мыслях, я в душе храню тебя одну. Ты сердцу моему нужна для трепетанья, Как свет очам моим, как воздух для дыханья. Ах! чтоб без трепета, без ропота терпеть Разгневанной судьбы и грозы и волненья, Мне надо на тебя глядеть, всегда глядеть, Глядеть без устали, как на звезду спасенья! Уходишь ты - и за тобою вслед Стремится мысль, душа несется, И стынет кровь, и жизни нет!.. Но только что во мне твой шорох отзовется, Я жизни чувствую прилив, я вижу свет, И возвращается душа, и сердце бьется!..

Notes: Посвящено Евгении Дмитриевне Золотаревой.

Д.Давыдов. Стихотворения. Москва, "Советская Россия", 1979.

Орлица, Турухтан и Тетерев

Орлица Царица Над стадом птиц была, Любила истину, щедроты изливала, Неправду, клевету с престола презирала. За то премудрою из птиц она слыла. За то ее любили, Покой ее хранили. Но наконец она всемощною рукой. По правилам природы, Прожив назначенные годы, Взята была судьбой, А попросту сказать - Орлица жизнь скончала; Тоску и горести на птичий род нагнала; И все в отчаяньи горчайши слезы льют, Унылым тоном И со стоном Хвалы покойнице поют. Что сердцу горестно, легко ли то забыть? Слеза - души отрада И доброй памяти награда. Но - как ни горестно - ее не возвратить... Пернаты рассуждают И так друг друга уверяют, Что без царя нельзя никак на свете жить И что царю у них, конечно, должно быть! И тотчас меж собой совет они собрали И стали толковать, Кого в цари избрать? И наконец избрали... Великий боже! Кого же? Турухтана! Хоть знали многие, что нрав его крутой, Что будет царь лихой, Что сущего тирана Не надо избирать, Но до лжно было потакать,- И тысячу похвал везде ему трубили: Иной разумным звал, другие находили, Что будет он отец отечества всего, Иные клали всю надежду на него, Иные до небес ту птицу возносили, И злого петуха в корону нарядили. А он - Лишь шаг на трон, То хищной тварью всей себя и окружил, Сычей, сорок, ворон - в павлины нарядил, И с сею сволочью он тем лишь забавлялся, Что доброй дичью всей без милости ругался: Кого велит до смерти заклевать, Кого в леса дальнейшие сослать, Кого велит терзать сорокопуту - И всякую минуту Несчастья каждый ждал. Томился птичий род, стенал... В ужасном страхе все, а делать что - не знают! "Виновны сами мы,- пернаты рассуждают,- И, знать, карает нас вселенныя творец За наши каверзы, тираном сим вконец, Или за то, что мы в цари избрали птицу - Кровопийцу!.." И в горести они летят толпой к леску Размыкать там свою смертельную тоску. Не гимны, Турухтан, тебе дичина свищет, Возмездия делам твоим тиранским ищет. Когда народ стенёт, всяк час беда, напасть, Пернаты, знать, злодейств терпеть не станут боле! Им нужен добрый царь,- ты ж гнусен на престоле! Коль необуздан ты - твоя несносна власть! И птичий весь совет решился, Чтоб жизни Турухтан и царствия лишился. К такому приступить гораздо делу трудно! Однако как же быть? Казалось многим то безумно, Но чем иным переменить?.. Ужасно действие и пропасть в нем греха! Да, как ни есть, Свершили месть - Убили петуха! Не стало Турухтана,- Избавились тирана! В восторге, в радости, все птицы вне себя, Злодея истребя, Друг друга лобызают И так болтают: "Теперь в спокойствии и неге заживем, Как птицу смирную на царство изберем!" И в той сумятице на трон всяк предлагает: Кто гуся, кто сову, кто курицу желает, И в выборе царя у птиц различный толк. О рок! Проникнуть можно ли судеб твоих причину? Караешь явно ты пернатую дичину! И вдруг сомкнулись все, во всех местах запели, И все согласно захотели, Чтоб Тетерев был царь. Хоть он глухая тварь, Хоть он разиня бестолковый, Хоть всякому стрелку подарок он готовый,- Но все в надежде той, Что Тетерев глухой Пойдет стезей Орлицы... Ошиблись бедны птицы! Глухарь безумный их - Скупяга из скупых, Не царствует - корпит над скопленной добычью И управлять другим несчастной отдал дичью. Не бьет он, не клюет, Лишь крохи бережет. Любимцы ж царство разоряют, Невинность гнут в дугу, срамцов обогащают... Их гнусной прихотью кто по миру пошел, Иной лишен гнезда - у них коль не нашел. Нет честности ни в чем, идет всё на коварстве, И сущий стал разврат во всем дичином царстве. Ведь выбор без ума урок вам дал таков: Не выбирать в цари ни злых, ни добрых петухов.

Notes: Орлица - Екатерина II, Турухтан - Павел I. Тетерев - Александр I. Басня намекает на убийство Павла I в Михайловском замке в марте 1801 года при молчаливом попустительстве Александра I, сына Павла Н. Греч в своих записках вспоминает: «Порицания (начала правления Александра I.- В. А.) проявлялись в рукописных стихотворениях. Самое сильное из этих стихотворений было «Орлица, Турухтан и Тетерев».

Д.Давыдов. Стихотворения. Москва, "Советская Россия", 1979.

Ответ

Я не поэт, я - партизан, казак. Я иногда бывал на Пинде, но наскоком, И беззаботно, кое-как, Раскидывал перед Кастальским током Мой независимый бивак. Нет, не наезднику пристало Петь, в креслах развалясь, лень, негу и покой.. Пусть грянет Русь военною грозой - Я в этой песни запевало!

Д.Давыдов. Стихотворения. Москва, "Советская Россия", 1979.

Ответ женатым генералам, служащим не на войнах

Ответ на вызов написать стихи

Вы хотите, чтоб стихами Я опять заговорил, Но чтоб новыми стезями Верх Парнаса находил: Чтобы славил нежны розы, Верность женския любви, Где трескучие морозы И кокетства лишь одни! Чтоб при ташке в доломане Посошок в руке держал И при грозном барабане Чтоб минором воспевал. Неужель любить не можно, Чтоб стихами не писать? И любя, ужели должно Чувства в рифмы оковать? По кадансу кто вздыхает, Кто любовь в цветущий век Лишь на стопы размеряет, Тот - прежалкий человек! Он влюбился - и поспешно Славит милую свою; Возрыдал безутешно, Говорит в стихах: "Пою!" От парнасского паренья Беспокойной головы Скажет также, без сомненья, И жестокая: "Увы!" Я поэзией небесной Был когда-то вдохновен. Дар божественный, чудесный, Я навек тебя лишен! Лизой душу занимая, Мне ли рифмы набирать? Ах, где есть любовь прямая, Там стихи не говорят!..

Д.Давыдов. Стихотворения. Москва, "Советская Россия", 1979.

Партизан (Отрывок)

Отрывок Умолкнул бой. Ночная тень Москвы окрестность покрывает; Вдали Кутузова курень Один, как звездочка, сверкает. Громада войск во тьме кипит, И над пылающей Москвою Багрово зарево лежит Необозримой полосою. И мчится тайною тропой Воспрянувший с долины битвы Наездников веселый рой На отдаленные ловитвы. Как стая алчущих волков, Они долинами витают: То внемлют шороху, то вновь Безмолвно рыскать продолжают. Начальник, в бурке на плечах, В косматой шапке кабардинской, Горит в передовых рядах Особой яростью воинской. Сын белокаменной Москвы, Но рано брошенный в тревоги, Он жаждет сечи и молвы, А там что будет - вольны боги! Давно незнаем им покой, Привет родни, взор девы нежный; Его любовь - кровавый бой, Родня - донцы, друг - конь надежный. Он чрез стремнины, чрез холмы Отважно всадника проносит, То чутко шевелит ушьми, То фыркает, то у дил просит. Еще их скок приметен был На высях за преградной Нарой , Златимых отблеском пожара, Но скоро буйный рой за высь перекатил, И скоро след его простыл... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Notes: Фрагмент из неосуществленной (может быть, утраченной) автобиографической поэмы о войне 1812 года. 1. Преградная Нара - река Нара близ Москвы.

Д.Давыдов. Стихотворения. Москва, "Советская Россия", 1979.

* * *

Пастушка Лиза, потеряв Вчера свою овечку, Грустила и эху говорила Свою печаль, что эхо повторило: «О милая овечка! Когда я думала, что ты меня Завсегда будешь любить, Увы! По моему сердцу судя, Я не думала, что другу можно изменить!»

Денис Давыдов. Стихи и проза. Москва, "Детская литература", 1977.

Песня (Я люблю кровавый бой...)

Я люблю кровавый бой, Я рожден для службы царской! Сабля, водка, конь гусарской, С вами век мне золотой! Я люблю кровавый бой, Я рожден для службы царской! За тебя на черта рад, Наша матушка Россия! Пусть французишки гнилые К нам пожалуют назад! За тебя на черта рад, Наша матушка Россия! Станем, братцы, вечно жить Вкруг огней, под шалашами, Днем - рубиться молодцами, Вечерком - горелку пить! Станем, братцы, вечно жить Вкруг огней, под шалашами! О, как страшно смерть встречать На постели господином, Ждать конца под балхадином И всечасно умирать! О, как страшно смерть встречать На постели господином! То ли дело средь мечей: Там о славе лишь мечтаешь, Смерти в когти попадаешь, И не думая о ней! То ли дело средь мечей: Там о славе лишь мечтаешь! Я люблю кровавый бой, Я рожден для службы царской! Сабля, водка, конь гусарской, С вами век мне золотой! Я люблю кровавый бой, Я рожден для службы царской!

Денис Давыдов. Стихи и проза. Москва, "Детская литература", 1977.

Песня старого гусара

Где друзья минувших лет, Где гусары коренные, Председатели бесед, Собутыльники седые? Деды! помню вас и я, Испивающих ковшами И сидящих вкруг огня С красно-сизыми носами! На затылке кивера, Доломаны до колена, Сабли, шашки у бедра, И диваном - кипа сена. Трубки черные в зубах; Все безмолвны - дым гуляет На закрученных висках И усы перебегает. Ни полслова... Дым столбом.. Ни полслова... Все мертвецки Пьют и, преклонясь челом, Засыпают молодецки. Но едва проглянет день, Каждый по полю порхает; Кивер зверски набекрень, Ментик с вихрями играет. Конь кипит под седоком, Сабля свищет, враг вали тся... Бой умолк, и вечерком Снова ковшик шевелится. А теперь что вижу?- Страх! И гусары в модном свете, В вицмундирах, в башмаках, Вальсиру ют на паркете! Говорят умней они... Но что слышим от любова? Жомини да Жомини ! А об водке - ни полслова! Где друзья минувших лет? Где гусары коренные, Председатели бесед, Собутыльники седые?

100 Стихотворений. 100 Русских Поэтов. Владимир Марков. Упражнение в отборе. Centifolia Russica. Antologia. Санкт-Петербург: Алетейя, 1997.

Племяннице

Любезная моя Аглая, Я вижу ангела в тебе, Который, с неба прилетая С венцом блаженства на главе, Принес в мое уединенье Утехи, счастье жизни сей И сладкой радости волненье Сильней открыл в душе моей! Любезная моя Аглая, Я вижу ангела в тебе! Ах! как нам праздник сей приятен, Он мил домашним и друзьям. Хоть не роскошен и не знатен, Зато в нем места нет льстецам. Тебя здесь Дружба угощает, Веселость на здоровье пьет, Родство с восторгом обнимает, А Искренность сей стих поет! Любезная моя Аглая, Я вижу ангела в тебе! Но если счастием картины Твое я сердце не прельстил, Коль праздник сей тебе не мил, Ты в этом первая причина! Никто от радости рассудка не имел, Ты только на себя вниманье обратила, Я угостить тебя хотел, А ты собой нас угостила! Любезная моя Аглая, Я вижу ангела в тебе!

Денис Давыдов. Стихи и проза. Москва, "Детская литература", 1977.

* * *

Поведай подвиги усатого героя, О муза, расскажи, как Кульнев воевал, Как он среди снегов в рубашке кочевал И в финском колпаке являлся среди боя. Пускай услышит свет Причуды Кульнева и гром его побед. Румяный Левенгёльм на бой приготовлялся И, завязав жабо, прическу поправлял, Ниландский полк его на клячах выезжал, За ним и корпус весь Клингспора пресмыкался; О храбрые враги, куда стремитесь вы? Отвага, говорят, ничто без головы. Наш Кульнев до зари, как сокол, встрепенулся; Он воинов своих ко славе торопил: "Вставайте,- говорит,- вставайте, я проснулся! С охотниками в бой! Бог храбрости и сил! По чарке, да на конь, без холи и затеев; Чем ближе, тем видней, тем легче бить злодеев!" Всё вмиг воспрянуло, всё двинулось вперед... О муза, расскажи торжественный поход!

Notes: Отрывок из утраченного большого стихотворения о гусарском военачальнике Якове Петровиче Кульневе (1763-1812) - о подвигах его в войне со Швецией в 1808-1809 годах; он, уже будучи генералом, геройски погиб в 1812 году в битве под Клястицами. 1. Левенгёльм - начальник главного штаба шведской армии. 2. Клингспор - фельдмаршал, шведский главнокомандующий. 3. Приказ Кульнева накануне нападения, которое было назначено за два часа до рассвета. (Примеч. Давыдова.)

Д.Давыдов. Стихотворения. Москва, "Советская Россия", 1979.

Полусолдат

"Нет, братцы, нет: полусолдат Тот, у кого есть печь с лежанкой, Жена, полдюжины ребят, Да щи, да чарка с запеканкой! Вы видели: я не боюсь Ни пуль, ни дротика куртинца; Лечу стремглав, не дуя в ус, На нож и шашку кабардинца. Всё так! Но прекратился бой, Холмы усыпались огнями, И хохот обуял толпой, И клики вторятся горами, И всё кипит, и всё гремит; А я, меж вами одинокой, Немою грустию убит, Душой и мыслию далеко. Я не внимаю стуку чаш И спорам вкруг солдатской каши; Улыбки нет на хохот ваш; Нет взгляда на проказы ваши! Таков ли был я в век златой На буйной Висле, на Балкане, На Эльбе, на войне родной , На льдах Торнео, на Секване ? Бывало, слово: друг, явись ! И уж Денис с коня слезает; Лишь чашей стукнут - и Денис Как тут - и чашу осушает. На скачку, на борьбу готов, И, чтимый выродком глупцами, Он, расточитель острых слов, Им хлещет прозой и стихами. Иль в карты бьется до утра, Раскинувшись на горской бурке; Или вкруг светлого костра Танцует с девками мазурки. Нет, братцы, нет: полусолдат Тот, у кого есть печь с лежанкой, Жена, полдюжины ребят, Да щи, да чарка с запеканкой!" Так говорил наездник наш, Оторванный судьбы веленьем От крова мирного - в шалаш, На сечи, к пламенным сраженьям. Аракс шумит, Аракс шумит, Араксу вторит ключ нагорный, И Алагёз , нахмурясь, спит, И тонет в влаге дол узорный; И веет с пурпурных садов Зефир восточным ароматом, И сквозь сребристых облаков Луна плывет над Араратом. Но воин наш не упоен Ночною роскошью полуденного края... С Кавказа глаз не сводит он, Где подпирает небосклон Казбека груда снеговая... На нем знакомый вихрь, на нем громады льда, И над челом его, в тумане мутном, Как Русь святая, недоступном, Горит родимая звезда.

Д.Давыдов. Стихотворения. Москва, "Советская Россия", 1979.

Поэтическая женщина

Что она?- Порыв, смятенье, И холодность, и восторг, И отпор, и увлеченье, Смех и слезы, черт и бог, Пыл полуденного лета, Урагана красота, Исступленного поэта Беспокойная мечта! С нею дружба - упоенье... Но спаси, создатель, с ней От любовного сношенья И таинственных связей! Огненна, славолюбива; Я ручаюсь, что она Неотвязчива, ревнива, Как законная жена!

Д.Давыдов. Стихотворения. Москва, "Советская Россия", 1979.

При виде Москвы, возвращаясь с персидской войны

О юности моей гостеприимный кров! О колыбель надежд и грез честолюбивых! О кто, кто из твоих сынов Зрел без восторгов горделивых Красу реки твоей, волшебных берегов, Твоих палат, твоих садов, Твоих холмов красноречивых!

Денис Давыдов. Стихи и проза. Москва, "Детская литература", 1977.

Река и Зеркало

За правду колкую, за истину святую, За сих врагов царей,- деспо т Вельможу осудил: главу его седую Велел снести на эшафот. Но сей успел добиться Пред грозного царя предстать - Не с тем, чтоб плакать иль крушиться, Но, если правды он боится, То чтобы басню рассказать. Царь жаждет слов его; философ не страшится И твердым гласом говорит: "Ребенок некогда сердился, Увидев в зеркале свой безобразный вид; Ну в зеркало стучать, и в сердце веселился, Что может зеркало разбить. Наутро же, гуляя в поле, Свой гнусный вид в реке увидел он опять... Ка к реку истребить? Нельзя, и поневоле Он должен был и стыд и срам питать. Монарх, стыдись! Ужели это сходство Прилично для тебя?.. Я - зеркало: разбей меня, Река - твое потомство; Ты в ней найдешь еще себя!" Монарха речь сия так сильно убедила, Что он велел ему и жизнь и волю дать; Постойте, виноват! - велел в Сибирь сослать, А то бы эта быль на басню походила.

Notes: Вольный перевод басни французского поэта Луи-Филиппа де Сегюра (1753-1830) «Дитя, Зеркало и Река». Третьим отделением собственного кабинета Николая I ошибочно приписывалась А. Пушкину и в списках ходила под заглавием «Деспот». Публиковалась также под заглавием «Быль или Басня, как кто хочет назови».

Д.Давыдов. Стихотворения. Москва, "Советская Россия", 1979.

Речка

Давно ли, речка голубая, Давно ли, ласковой волной Мой челн привольно колыхая, Владела ты, источник рая, Моей блуждающей судьбой! Давно ль с беспечностию милой В благоуханных берегах Ты влагу ясную катила И отражать меня любила В своих задумчивых струях!.. Теперь, печально пробегая, Ты стонешь в сумрачной тиши, Как стонет дева молодая, Пролетный призрак обнимая Своей тоскующей души. Увы! твой ропот заунывный Понятен мне, он - ропот мой; И я пою последни гимны И твой поток гостеприимный Кроплю прощальною слезой. Наутро пурпурной зарею Запышет небо,- берега Блеснут одеждой золотою, И благотворною росою Закаплют рощи и луга. Но вод твоих на лоне мутном Все будет пусто!.. лишь порой, Носясь полетом бесприютным, Их гостем посетит минутным Журавль, пустынник кочевой. О, где тогда, осиротелый, Где буду я! К каким страна м, В какие чуждые пределы Мчать будет гордо парус смелый Мой челн по скачущим волнам! Но где б я ни был, сердца дани - Тебе одной. Чрез даль морей Я на крылах воспоминаний Явлюсь к тебе, приют мечтаний, И мук, и благ души моей! Явлюсь, весь в думу превращенный, На берега твоих зыбей, В обитель девы незабвенной, И тихо, странник потаенный, Невидимым приникну к ней. И неподвластный злым укорам, Я облеку ее собой, Упьюсь ее стыдливым взором, И вдохновенным разговором, И гармонической красой; Ее, чья прелесть - увлеченье! Светла, небесна и чиста, Как чувство ангела в моленье, Как херувима сновиденье, Как юной грации мечта!

Д.Давыдов. Стихотворения. Москва, "Советская Россия", 1979.

Решительный вечер

Сегодня вечером увижусь я с тобою, Сегодня вечером решится жребий мой, Сегодня получу желаемое мною - Иль абшид на покой! А завтра - черт возьми!- как зюзя натянуся, На тройке ухарской стрелою полечу; Проспавшись до Твери, в Твери опять напьюся, И пьяный в Петербург на пьянство прискачу! Но если счастие назначено судьбою Тому, кто целый век со счастьем незнаком, Тогда... о, и тогда напьюсь свинья свиньею И с радости пропью прогоны с кошельком!

Notes: Обращено к невесте поэта - Софье Николаевне Чирковой (1795-1880), на которой он женился в 1819 году.

Д.Давыдов. Стихотворения. Москва, "Советская Россия", 1979.

Романс (Жестокий друг, за что мученье?..)

Жестокий друг, за что мученье? Зачем приманка милых слов? Зачем в глазах твоих любовь, А в сердце гнев и нетерпенье? Но будь покойна только ты, А я, на горе обреченный, Я оставляю все мечты Моей души развороженной... И этот край очарованья, Где столько был судьбой гоним, Где я любил, не быв любим, Где я страдал без состраданья, Где так жестоко испытал Неверность клятв и обещаний,- И где никто не понимал Моей души глухих рыданий!

Д.Давыдов. Стихотворения. Москва, "Советская Россия", 1979.

Романс (Не пробуждай, не пробуждай...)

Не пробуждай, не пробуждай Моих безумств и исступлений, И мимолетных сновидений Не возвращай, не возвращай! Не повторяй мне имя той, Которой память - мука жизни, Как на чужбине песнь отчизны Изгнаннику земли родной. Не воскрешай, не воскрешай Меня забывшие напасти, Дай отдохнуть тревогам страсти И ран живых не раздражай. Иль нет! Сорви покров долой!.. Мне легче горя своеволье, Чем ложное холоднокровье, Чем мой обманчивый покой.

Notes: Посвящено Евгении Дмитриевне Золотаревой.

Д.Давыдов. Стихотворения. Москва, "Советская Россия", 1979.

С. А. К[ушки]ной

Вы личиком - пафосский бог, Вы молоды, вы стройны, как Аглая; Но я гусар... я б вас любить не мог, Простите: для меня вы слишком неземная! К вам светской страстью, как к другой, Гореть грешно!- С восторженной душой Мы вам, как божеству, несем кадил куренье, Обеты чистые, и гимны, и моленье!

Notes: Посвящено С. Кушкиной, дочери соседей Давыдова по симбирскому имению.

Д.Давыдов. Стихотворения. Москва, "Советская Россия", 1979.

Современная песня

Был век бурный, дивный век, Громкий, величавый; Был огромный человек, Расточитель славы: То был век богатырей! Но смешались шашки, И полезли из щелей Мошки да букашки. Всякий маменькин сынок, Всякий обирала, Модных бредней дурачок, Корчит либерала. Деспотизма супостат, Равенства оратор,- Вздулся, слеп и бородат, Гордый регистратор. Томы Тьера и Рабо Он на память знает И, как ярый Мирабо , Вольность прославляет. А глядишь: наш Мирабо Старого Гаврило За измятое жабо Хлещет в ус дав рыло. А глядишь: наш Лафайет , Брут или Фабриций Мужиков под пресс кладет Вместе с свекловицей. Фраз журнальных лексикон, Прапорщик в отставке, Для него Наполеон - Вроде бородавки. Для него славнее бой Карбонаров бледных, Чем когда наш шар земной От громов победных Колыхался и дрожал, И народ, в смятенье, Ниц упавши, ожидал Мира разрушенье. Что ж?- Быть может, наш герой Утомил свой гений И заботой боевой, И огнем сражений?.. Нет, он в битвах не бывал - Шаркал по гостиным И по плацу выступал Шагом журавлиным. Что ж?- Быть может, он богат Счастьем семьянина, Заменя блистанье лат Тогой гражданина?.. Нет; нахально подбочась, Он по дачам рыщет И в театрах, развалясь, Все шипит да свищет. Что ж?- Быть может, старины Он бежал приманок; Звезды, ленты и чины Пре зрел спозаранок? Нет, мудрец не разрывал С честолюбьем дружбы И теперь бы крестик взял... Только чтоб без службы. Вот гостиная в лучах: Свечи да кенкеты, На столе и на софах Кипами газеты; И превыспренний конгресс Двух графинь оглохших И двух жалких баронесс, Чопорных и тощих; Всё исчадие греха, Страстное новинкой; Заговорщица-блоха С мухой-якобинкой; И козявка-егоза - Девка пожилая, И рябая стрекоза - Сплетня записная; И в очках сухой паук - Длинный лазарони, И в очках плюгавый жук, Разноситель вони; И комар, студент хромой, В кучерской прическе, И сверчок, крикун ночной, Друг Крылова Моськи; И мурашка-филантроп, И червяк голодный, И Филипп Филиппыч - клоп, Муж... женоподобный,- Все вокруг стола - и скок В кипеть совещанья Утопист, идеоло г, Президент собранья, Старых барынь духовни к, Маленький аббатик , Что в гостиных бить привык В маленький набатик. Все кричат ему привет С аханьем и писком, А он важно им в ответ: Dominus vobiscum! И раздолье языкам! И уж тут не шутка! И народам и царям - Всем приходит жутко! Все, что есть,- все пыль и прах! Все, что процветает,- С корнем вон! - ареопаг Так определяет. И жужжит он, полн грозой, Царства низвергая... А России - боже мой!- Таска... да какая! И весь размежеван свет Без войны и драки! И России уже нет, И в Москве поляки! Но назло врагам она Все живет и дышит, И могуча, и грозна, И здоровьем пышет. Насекомых болтовни Внятием не тешит, Да и место, где они, Даже не почешет. А когда во время сна Моль иль таракашка Заползет ей в нос,- она Чхнет - и вон букашка!

Д.Давыдов. Стихотворения. Москва, "Советская Россия", 1979.

Сон (Кто столько мог...)

Кто столько мог тебя, мой друг, развеселить? От смеха ты почти не можешь говорить. Какие радости твой разум восхищают, Иль де ньгами тебя без векселя ссужают? Иль талия тебе счастливая пришла И двойка трантель-ва на выдержку взяла? Что сделалось с тобой, что ты не отвечаешь? - Ай! дай мне отдохнуть, ты ничего не знаешь! Я, право, вне себя, я чуть с ума не сшел: Я нонче Петербург совсем другим нашел! Я думал, что весь свет совсем переменился: Вообрази - с долгом Н[арышки]н расплатился; Не видно болев педантов, дураков, И даже поумнел З[агряжск]ой, С[вистун]ов ! В несчастных рифмачах старинной нет отваги, И милый наш Марин не пачкает бумаги, А, в службу углубясь, трудится головой: Как, заводивши взвод, во время крикнуть: стой! Но больше я чему с восторгом удивлялся: Ко[пь]ев